рулем, раздумывая над напутственными словами майора Боровикова:
     – В случае чего – держитесь до последнего. Помните – вас прикроем огнем с 
этого берега…
     Это мы все знаем – разведчиков всегда прикроют свои, помогут, поддержат. И 
сейчас не спят гвардейские минометчики, рота автоматчиков. Ждут нашего сигнала 
и разведчикинаблюдатели.
     Мы плыли по ночной незнакомой реке и радовались, что идет дождь и скрывает 
нас от врага. Лодка медленно приближалась к острову. То там, то здесь разрывы 
мин и снарядов поднимали высокие водяные столбы. То и дело нас обдавало 
холодным душем. Но ни огонь, ни вода уже не могли остановить разведчиков: 
приказ есть приказ. Мы гребли, держа автоматы на коленях, всегда готовые к бою.
     Я коснулся рукой Шолохова и Карабердина.
     – Внимание, приготовиться!
     Еще несколько минут томительного, медленного, бесшумного движения, и лодка 
без всплеска ткнулась в песок, точно в назначенном месте – на южном изгибе 
острова, около развесистой ветлы. Я подполз к кустам, держа автомат на боевом 
взводе. Шолохов и Карабердин вытащили лодку на берег, под кусты.
     Вокруг тишина. Прекратилась даже перестрелка. Но эта замершая округа, 
настороженная тишина подстегивали, не давали нам задержаться на одном месте. 
Хотелось как можно скорее выполнить первую часть приказа.
     – Что ж, расходимся в трех направлениях, – сказал я товарищам и сам сразу 
же пошел вперед, Карабердин – влево, Шолохов – вправо.
     Как я ни убеждал себя в том, что все будет хорошо, сердце охватывала 
тревога. Ведь я же понимал, что в сущности разобщаю свои силы. Стоит напороться 
на гитлеровцев – и каждый будет драться в одиночку, без надежды на помощь 
товарища. Значит, шансы на успешный исход такой неравной схватки ничтожны. Но я 
понимал и другое. В данном случае нужно действовать как можно быстрее. Если 
немцев на острове нет – стрелки выгадают время и начнут переправу в самых 
выгодных условиях. А если есть… Ну, а если есть, то разведчик для того и 
существует, чтоб своей жизнью спасти от ошибки тех, кто пойдет за ним… Значит, 
решение как будто правильное.
     Я прополз уже метров пятнадцать и не встретил ни траншей, ни окопов. 
Никого. Неужели немцы не заняли остров? Почему? Кустарник кончился. Дальше – 
открытое место и, значит, снова неизвестность. Я двинулся было вперед, как 
вдруг – ракета. Страшная, глазастая, она сверху бледным светом прижимает меня и,
 кажется, От нее никуда не денешься. Я плашмя рухнул в грязь и медленно пополз, 
делая короткие остановки, каждый раз прислушиваясь.
     С правого берега Буга доносился тихий говор гитлеровцев, а на острове 
попрежнему ни звука. Никак не могу понять – почему всетаки здесь нет немцев? 
А может, это только их хитрость?
     И только когда добрался до противоположной стороны острова, в голове 
мелькнула догадка: остров с правого берега прекрасно виден. Он весь – как на 
ладони. И гитлеровцы, возможно, поэтому и не стали его занимать, полагая, что 
если наши части и начнут переправу, то они немедленно заметят их и обстреляют.
     Когда я вернулся к месту высадки, меня уже ждали товарищи.
     – Немцев нет, – подтвердили они.
     Красным светом фонаря трижды даю сигнал. Через некоторое время повторяю 
его. С левого берега в воздух одновременно взлетают три ракеты. Это значит, что 
наш доклад об отсутствии гитлеровцев на острове приняли, а нам следует 
продолжать выполнение задания…
     Как это ни странно, мы почувствовали облегчение, и не только потому, что 
многие опасности остались позади. Главное, мы знали – сейчас начнется переправа 
на остров одного из полков дивизии. Значит, мы уже сделали большое, важное дело.
 И это сознание вселило новые силы, продолжение разведки уже не казалось 
чересчур сложным. Если удалась одна половина дела, почему не удастся вторая? 
Как ни крути, у нас, разведчиков, полреки осталось за спиной.
     И мы поплыли дальше, обдумывая, как подойти к западному берегу в таком 
месте, где у гитлеровцев не было наблюдателей. Николай Шолохов ловко действовал 
веслами, Карабердин и я навалились на один борт и изготовились к бою.
     Лодка, красиво описав на воде полукруг, проскользнула в узкий залив, 
который мы присмотрели еще днем, и пристала к берегу. Такой дерзости немцы, 
конечно, не ожидали. Да и вряд ли она удалась бы нам, если бы не мартовский 
дождь – мелкий, густой. Он сыпался с неба, как из решета, скрывая все вокруг.
     Осторожно утопив лодку у берега, мы вновь разошлись в трех направлениях. 
Было два часа ночи. У каждого из нас оставалось тричетыре часа на «работу» и 
движение к пункту сбора.
     Метрах в двадцати от берега я наткнулся на первую траншею – мин перед ней 
не оказалось. «Видно, не сладко живется фашистам, если они и минироваться не 
успевают», – подумалось мне, и от этого на душе стало спокойнее, напряжение 
спало. Я легко перескочил дышащую сыростью траншею и пополз вдоль нее, 
оглядываясь по сторонам. Нужно было, хотя бы примерно, установить характер 
обороны противника, прикинуть его силы. Все шло как будто хорошо. И вдруг я как 
бы остолбенел. В нескольких метрах, словно вынырнув изпод земли, появился 
пулемет. Он всплеснул пламенем и смолк.
     – Попались! – беззвучно прошептал я, жадно всматриваясь во тьму. Возле 
пулемета топтался гитлеровец с закинутым на голову башлыком.
     Шелест дождя усиливался. Сквозь его шум гдето рядом пробилось чавканье 
грязи. По траншее, тихо разговаривая, шли два немца. Идущий впереди высокий, 
сгорбившийся гитлеровец спросил:
     – Иоганн?