наводила наше командование на мысль: не готовятся ли фашисты здесь прорвать 
оборону? Разведчикам предстояла трудная работа: стояла оттепель, снег смешался 
с грязью, местность была незнакомой. А время не ждало. Комдив, требовал 
сведения о противнике.
     Но тут нам повезло. Пошел затяжной дождь Он дал возможность 
наблюдателямразведчикам почти вплотную подползать к вражеским траншеям, 
подслушивать разговоры.
     Слякотную погоду, однако, использовали и фашисты. Однажды мы двигались по 
ничейной земле, вдруг услышали чавканье грязи: ктото полз рядом. Оказалось: 
гитлеровцы пробирались в нашу сторону. Григорий Талочкин, командир нашей 
поисковой группы, решил: нужно узнать, куда они идут, с какой задачей.
     Шорох утих. Я увидел продолговатые темные фигуры, словно вросшие в землю. 
Одна, вторая, третья. После короткой паузы враги снова поползли вперед. Вот они 
остановились у наших заграждений. Один начал снимать мины. Ясно, пробираются в 
наш тыл. Надо сорвать их поиск.
     – Антонов, – слышу тихий, простуженный голос Талочкина.,, – Вернуться к 
своим, предупредить о намерениях фашистов.
     Антонов быстро исчез в темноте, а мы, утюжа грязь, поползли на сближение с 
гитлеровцами. Тем временем Антонов вернулся к стрелкам. На участке, где 
действовали вражеские лазутчики, через несколько минут взвилась ракета, ударил 
«максим». Немец, делавший проход, рухнул наземь. «Одному крышка», – мысленно 
сказал я, продолжая наблюдать за остальными. Те начали отползать назад, не 
подозревая, что их ждали мы.
     Сближение произошло мгновенно. Внезапный налет ошеломил гитлеровцев. Они 
были в наших руках. Над нейтральной полосой вновь стояла темень, шумел дождь, 
поглотив все шорохи. Мы радовались. Каких еще надо Потащили их к своей траншее. 
И вдруг один немец обмяк. Близниченко вытащил у него изо рта кляп, а он уже 
мертв.
     В штаб дивизии был доставлен последний, более сильный. После допроса мне 
приказали вести пленного на корпусный командный пункт, в село Параскино Поле.
     К утру дождь утих. Небо стало проясняться. Идти было трудно. Дорога 
превратилась в жидкую грязь. А тут, как назло, изза тучи вырвались вражеские 
самолеты. Гитлеровец остановился, поднял голову, замахал руками.
     – Что, гад, своих узнал? – крикнул я. – А ну, ложись!
     Фашист плюхнулся рядом со мной в дорожный кювет, наполненный водой со 
снегом.
     Вражеские самолеты ходили над передним краем, один за другим бросались 
вниз. Заухали взрывы, застрочили пулеметы. Последние самолеты еще бросали бомбы,
 а первые, выйдя над нами на бреющем полете, набирали высоту для очередного 
захода. Замечаю – немец мой совсем оживился.
     – Встать! – строго приказал я.
     Фашист вскочил и, стуча зубами от холода, нагловато уставился на меня. И 
тут я заметил, как в его руке чтото блеснуло. Нож. Откуда он у него? Плохо 
обыскали? Нет, сам еще раз шарил по карманам – ничего не было.
     И вот мы стоим друг против друга в оцепенении. «Пристрелить 
гада?»лихорадочно думал я. Но приказ гласил: доставить «языка» живым. Я 
понимал: пленный не просто солдат, а разведчик. Он знал себе цену, потому так 
себя и вел. Быстро пронеслись тревожные мысли: слева – овраг, поросший 
кустарником, узкий и глубокий, с крутым поворотом. Справа, за пригорком, – 
Параскино Поле. До него почти два километра. Вокруг – ни души. В небе – 
сплошной гул. Земля ходит ходуном от тяжелых взрывов. И я готовился к поединку.
     Оценил ситуацию и пленный. Он знал, что после такого интенсивного налета 
фашистских самолетов последует атака, а может быть, и прорыв из «котла». Увидев,
 что я наставил на него автомат, гитлеровец попятился назад, поглядывая на небо.
 Было видно: он надеялся на лучшее.
     Отбомбившись, самолеты уходили на запад. Фашист сделал вид, что сейчас 
бросится на меня с ножом, мотнул головой и, петляя, ринулся к оврагу. Я за ним. 
Гитлеровец зацепился за корягу, упал. Потом быстро поднялся и бросился на меня. 
Пользуясь приемом самбо, я удачно выбил из его руки нож: он отлетел в сторону. 
Я бросился за ножом, а немец юркнул в овраг. Там кустарник. Может, уйти? Что 
делать? Стрелять? А приказ?..
     Подняв нож, я снова кинулся в погоню. Свалил врага ударом автомата. Он 
упал в грязь лицом, перевернулся на спину.
     – Встать! – крикнул я. – Песня твоя, гад, спета. Вперед!
     Зашли в крайнюю хату. Мне надо было чуть передохнуть, привести себя в 
порядок.
     На пороге появилась девочка лет восьми, бедно одетая, хорошенькая, как 
кукла, с разноцветными тряпочками в волосах. Испугавшись, застыла в дверях.
     – Не бойся, маленькая. – Я словно ощутил трепет ее сердечка, позвал к себе.
 – Иди, милая, я русский. Я немца охраняю.
     Девочка зло покосилась на пленного.
     – Это фашист, сказала она и горько заплакала. – Он убил мою маму. Дядя, 
убейте теперь вы его…
     Как много боли перенес ребенок в свои восемь лет. И сколько таких детей 
встречалось нам на дорогах войны…
     Время торопило. Я повел пленного в штаб корпусам.
     
Я СТАНОВЛЮСЬ КОМАНДИРОМ
     
     Солнце лениво поднималось в синее небо, по которому плыли рыхлые,