|
гуш Абдулла
Цароев и многие другие.
Говорили в такие вечера о разном, рассказывали о прошлой, кажущейся теперь
бесконечно далекой, прекрасной мирной жизни, говорили о будущем, о встречах
после Победы.
Кузнецов сказал как-то:
– Очень много пережили наши люди за войну… Столько горя и слез кругом! Я думаю,
что после войны мы совсем иначе жить должны, хорошо относиться друг к другу,
внимательно, по-братски…
– Смерть вокруг, каждый день товарищи гибнут. Вспомнят ли о нас после войны?
Хорошо, если бы не забыли…
Еще говорили, кто кем хочет стать. Владимир Ступин, разведчик, «хозяин» луцкого
«маяка», пришел в отряд добровольцем прямо со студенческой скамьи Московского
архитектурного института. Размечтавшись, он как-то признался товарищам, что
хочет после войны строить такие дома, красивые и светлые, жизнь в которых была
бы одной радостью. Но первое, что пришлось построить Ступину, – памятник и
ограду на братской могиле двенадцати партизан отряда «Победители» в Цумани…
И конечно, много говорили о любви, а вернее – спорили до хрипоты. Одни
утверждали, что любовь остается любовью даже на войне; другие возражали,
полагая, что в суровых партизанских условиях для любви места нет. Спор этот
рассудила сама жизнь: те несколько семей, что сложились в отряде, выдержали
испытание не только войной, но и временем. В этих разговорах Кузнецов участия
не принимал, в ответ на прямой вопрос, что он думает о любви, лишь коротко, с
оттенком затаенной грусти сказал:
– А я еще никогда никого по-настоящему не любил… Но об одной любви Кузнецова –
к детям – знали все.
Для него не было большей радости, чем возиться с темп немногими ребятишками,
которые были в отряде: младшими Струтинскими Володей, Васей, Славой, Володей
Саморукой, Колей Маленьким.
Володе Саморухе было лет одиннадцать, по он сумел совершить для своего возраста
почти невероятное: за короткий срок мальчик прошел по оккупированной территории
около пятисот километров! Ночевал где придется: в лесу, в копне сена, в
заброшенных сараях. Питался тем, что давали добрые люди. Когда его
останавливали, говорил, что родители его убиты и что он идет к единственной
своей родственнице – старой тетке. Адрес тетки все время менялся по мере
приближения к Ровно.
В штабном чуме мальчик решительно заявил, что будет говорить только с «самим
командиром Медведевым». Оставшись наедине с Дмитрием Николаевичем, он распорол
подкладку кепки и извлек оттуда письмо. В нем говорилось, что «податель сего,
сын секретаря парторганизации партизанского отряда имени Ленина Володя Саморуха,
послан с заданием разыскать отряд Медведева…». Далее командир этого отряда,
действовавшего под Винницей, просил Медведева сообщить в Москву, что такой
отряд существует, но не имеет своей радиостанции и поэтому лишен возможности
передавать разведывательную информацию и получать, в свою очередь, указания
командования. Командир далее сообщал место расположения своего отряда, назначал
дни и условные сигналы для того, чтобы из Москвы ему могли прислать самолетом
рацию.
За подкладкой штанишек у Володи было второе такое же письмо – на случай, если
бы он потерял кепку.
Разумеется, просьба винницких партизан была выполнена, но не полностью:
командир отряда имени Ленина в последних строках письма просил Медведева при
первой возможности отправить мальчика в Москву, но Володя отказался наотрез.
Колю Янушевского в отличие от многих взрослых Николаев прозвали Маленьким. Над
Колей Маленьким в отряде как бы взяла опеку радистка Марина Ких, замечательная
женщина, чье имя хорошо известно на Украине. При всей ее молодости за плечами
Марины была большая жизнь. В 1932 году она вступила в Коммунистическую партию
Западной Украины, стала профессиональным революционером. В 1936 году во Львове
при разгоне демонстрации жандармами она была ранена, арестована и осуждена к
шести годам тюремного заключения.
Освободила Марину Красная Армия при воссоединении Западной Украины с Советским
Союзом. Kиx была избрана в Народное собрание, принимала участие в чрезвычайных
сессиях Верховных Советов УССР и СССР.
Коля стал связным Кузнецов
|
|