е его и обнаружила Манжура, когда вечером пришла убирать 
кабинет. Не подумав, к чему это может привести, Лариса похитила подлинную 
печать ровенского гестапо вместе со штемпельной подушкой с особой мастикой, 
книжку незаполненных орденов на обыск и арест с подписями и печатями, бланки 
служебных удостоверений и другие важные документы. Все это она вместе с 
Николаем Струтинским, очень гордая и довольная, доставила в отряд.

Решение командования показалось Струтинскому и Манжуре неожиданным: немедленно, 
благо суббота и до понедельника немцы пропажи не хватятся, вернуть все на место.


Иного выхода не было. В городе действовали десятки разведчиков отряда с 
отличными документами, до сих пор никто к ним придраться не мог. Но в 
понедельник кража будет обнаружена, гестапо немедленно отменит все старые 
документы, начнутся облавы и проверки, введут новые печати, их образцы достать 
удастся не скоро. Ровенские разведчики попадут в опасное положение, так как их 
документы окажутся недействительными.

Вот почему Ларисе и приказали в тот же день вернуться в город, в понедельник 
прийти на работу пораньше и положить все в стол до прихода шефа. Командование 
понимало, что посылает Манжуру на риск, но рисковать жизнью многих людей, 
выполнявших чрезвычайно важные задания, оно не имело права. К счастью, лее 
обошлось благополучно.

Николай Иванович Кузнецов, кроме обычного офицерского удостоверения, имел еще 
один документ – подлинный гестаповский жетон за № 4885, добытый в схватке с 
гестаповцами. Трофей представлял тяжелую овальную пластинку из черненого 
металла, прикрепленную к длинной цепочке. Такие гестаповские жетоны 
предоставляли их обладателям очень большие полномочия. Николай Кузнецов должен 
был пользоваться жетоном лишь в исключительных случаях.

Положение Кузнецова – Зиберта было особенным: мало того, что он не был 
настоящим офицером фашистской армии, он не имел никакого отношения к 
какому-либо официальному учреждению гитлеровцев в Ровно, да и ко всему вермахту 
вообще. Нужные для него знакомства с гитлеровцами он заводил частным образом. 
Почти каждый новый знакомый рано или поздно представлял Зиберта своим друзьям 
уже как приятеля.

Из-за нелегального положения Кузнецов не мог пользоваться постоянными 
квартирами – это было связано с регистрацией в военной комендатуре и полиции, а 
самая элементарная проверка непременно установила бы, что никакой 
обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт в составе «Викдо» не числится. Поэтому 
некоторые знакомства Зиберт заводил лишь с целью получения квартир, где можно 
было бы без риска остановиться в случае необходимости.

Николай Струтинский останавливал машину у кромки тротуара в каком-нибудь 
оживленном месте и начинал копаться в моторе, устраняя несуществующую поломку. 
Зиберт же выходил из автомобиля и прогуливался рядом со скучающим видом. Так 
проходило иногда пять минут, иногда полчаса, пока мимо не проходила женщина, 
достойная внимания молодого, элегантного обер-лейтенанта с несколькими боевыми 
наградами. Остальное было просто – пустячный предлог для начала разговора 
всегда находился. А потом шофер устранял неисправность, и обер-лейтенант 
предлагал новой знакомой подвезти ее к дому. В машине у Зиберта для подобных 
случаев всегда находились небольшие подарки: шелковые чулки, хорошая пудра, 
духи, шоколад…

При схожих случайных обстоятельствах Кузнецов познакомился на улице и с молодой 
красивой немкой по имени Лотта Хайне. Николая Ивановича в этом знакомстве 
привлекала возможность бывать еще в одной безопасной квартире, к тому же Лотта 
сказала, что служит в штабе начальника тыла германской армии генерала авиации 
Китцингера. Это уже было интересно…

Они недолго погуляли по Дойчештрассе, болтая о всяких пустяках. Зиберт немного 
ухаживал, Хайне немного флиртовала. При прощании договорились встретиться на 
следующий день, в восемь часов вечера, у сквера на Дойчештрассе.

Минули сутки. И с каждым часом приближения условленной встречи Николая 
Ивановича все сильнее охватывало чувство смутного беспокойства. Ни в словах, ни 
в поведении Хайне не было вроде бы ничего особенного, странного, но все же он 
не мог отделаться от неосознанной тревоги. В какой-то миг он даже готов был 
отказаться от свидания, но тут же прогнал эту мысль. Кузнецов в определенной 
мере считался со своей интуицией разведчика, но никогда не позволял ей брать 
верх над разумом и волей.

К месту встречи с Лоттой Николай Иванович подходил без десяти восемь, предельно 
собранный. По вошедшей в кровь и плоть привычке еще издали с обостренным 
вниманием обежал взором сквер и прилегающие дома. И – неприятно екнуло сердце. 
Хайне его ожидала. Но, кроме нее, были и другие: три эсэсовца прогуливались по 
тротуару у входа в сквер. Еще двое в штатском стояли на углу возле большого 
черного автомобиля, а неподалеку от Хайне кто-то в штатском, сидя на