ршим полицейским, включил и Грегора 
Василевича, уже приговоренного к смерти.

Мамонец встретился с Николаем Струтинским, сказал ему, что для успеха побега 
нужна машина.

3 ноября 1943 года, за день до назначенной уже казни, Жоржа в составе группы 
заключенных под конвоем полицейских погнали на улицу имени СС. Незаметно для 
остальных Мамонец сказал Жоржу, что тому следует делать и когда. На 
строительном дворе «Василевичу» стало дурно, и старший полицейский Мамонец 
отвел его в подворотню приводить в чувство. Теперь все решало время. Выйдя на 
улицу, Жорж и Мамонец свернули в сторону и через соседний проходной двор вышли 
в переулок, где их уже ожидали в машине Николай Струтинский и Кузнецов – Зиберт,
 решивший принять участие в спасении боевого товарища.

Измученного, но счастливого Жоржа вместе с Мамонцем благополучно вывезли в 
отряд.

Много раз проверяли и документы Пауля Вильгельма Зиберта – в том числе личная 
охрана Коха. За порядком в его «Солдатской книжке» командование следило с 
особой тщательностью, а всевозможных записей в ней было много: о наградах, 
ранениях, прохождении службы, присвоении очередных воинских званий – сначала 
обер-лейтенанта, а затем и гауптмана. Аккуратно выписывались ему и 
командировочные удостоверения с отметками о прибытии и убытии.

Впервые документы Зиберта проверил еще в декабре 1942 года офицерский патруль в 
казино, как и у всех присутствующих. Изучив его удостоверение, офицер 
фельджандармерии только козырнул и молча перешел к следующему столику. Эта 
первая проверка показала, что документы Зиберта сомнений у гитлеровцев не 
вызывают, и Кузнецов сразу стал чувствовать себя увереннее и свободнее.

Теперь он не опасался даже «выяснения отношений». Так, 23 мая, когда поздно 
вечером он шел по улице Коновальца вместе с неким Шварце – сотрудником штаба 
организации Заукеля, занимавшейся угоном населения в Германию на работу, их 
остановил патруль. Шварце, у которого не было ночного пропуска, очень напугался 
возможных неприятностей. Но Зиберт так энергично вступился за него, что старший 
патруля не решился задержать обер-лейтенанта и его спутника. А признательный 
Шварце еще долго восхищался выдержкой и поведением Зиберта.

3 июля 1943 года Кузнецова останавливали трижды. Два раза его удостоверение 
проверяли офицерские патрули. В третий раз обер-лейтенанта Зиберта остановил 
пехотный полковник. Внимательно просмотрев предъявленные ему документы, 
полковник неожиданно спросил, где обер-лейтенант обычно обедает. Зиберт назвал 
несколько мест. «Странно, – пробурчал полковник, возвращая документы, – я знаю 
в лицо почти всех офицеров гарнизона, но вас вижу впервые».

Зиберт вежливо объяснил, что он не служит в городе постоянно, но лишь наезжает 
от случая к случаю, в зависимости от служебных заданий.

У полковника, видимо, действительно была хорошая зрительная память. Но 
документы обер-лейтенанта были в полном порядке, да и держался он совершенно 
спокойно. На самом деле Кузнецов был встревожен. Тройная проверка в один день 
могла быть и совпадением, но могла быть вызвана и какими-то промахами с его 
стороны, наконец, не исключалась и более серьезная подоплека. В отряде решили, 
что на всякий случай ему лучше переждать и не показываться в городе некоторое 
время.

Впоследствии выяснилось, что 3 июля в Ровно ожидался приезд весьма 
высокопоставленного лица из Берлина – имперского министра восточных 
оккупированных территорий Альфреда Розенберга. В этой связи на центральных 
улицах документы проверяли у всех без исключения.

Один лишь раз реальнейшая угроза нависла над документами разведчиков, 
действовавших в Ровно. Разведчица отряда Лариса Манжура была устроена на 
неприметную, но важную для разведки должность уборщицы ровенского гестапо. В ее 
обязанности входила и уборка кабинета самого шефа.

Лариса регулярно передавала в отряд листки использованной копировальной бумаги, 
которые она иногда находила среди мусора в корзинках. В частности, именно из 
одного такого листка стало известно, что в ровенской тюрьме появился новый 
заключенный – Грегор Василевич. До этого о судьбе Жоржа Струтинского, жив он 
или нет, в отряде не знали.

Из другой копирки стала известна секретная директива Берлина о тайном 
уничтожении с целью сокрытия следов чудовищных преступлений десятков тысяч уже 
захороненных трупов советских граждан. Эти данные о массовых убийствах были 
переданы в Москву и приведены впоследствии в ноте наркома Иностранных дел СССР 
о зверствах гитлеровских оккупантов. Эта нота, в свою очередь, была принята в 
качестве официального документа на процессе главных немецких военных 
преступников в Нюрнберге.

Случилось, что однажды шеф гестапо, уходя со службы, забыл вынуть ключ из ящика 
письменного стола, г