ит парашютная вышка, прыгая с которой учатся 
встречать землю. Но мне сейчас не до смотрин, надо стать одним из них. Узнаю, 
где дача командующего. Оказывается, он уехал два часа назад, но остался за него 
заместитель. У входа в дом в глубине леса подтянутый прапорщик. Он выслушивает 
меня и советует подождать — сейчас Курочкин должен выйти на прогулку. Отхожу к 
кустам, не сводя глаз с ворот дома. Вскоре показался высокий стройный человек в 
генеральской форме. Это он. По глазам прапорщика вижу, что не ошибся. Пытаясь 
изобразить строевой шаг, подхожу к генералу, в его глазах недоумение: «Откуда 
здесь гражданский?». Прапорщик виновато разводит руками. «Чего тебе, сынок?», — 
спрашивает генерал. Тут я и выложил ему всю свою историю. Не знаю, что в моем 
рассказе подействовало больше всего, но он мне помог. Мне, неизвестному пацану, 
с голодным блеском в глазах, без просьб со стороны и телефонных звонков сверху. 
Я получил от него записку, где была надпись: «Зачислить условно, до первой 
двойки». 
 Отсюда теперь меня могут убрать только вперед ногами. Это я знал точно!

 Первая проверка на прочность

 Вот и все. Из нас сколотили отдельный взвод. Остальных собрали в две роты по 
сто двадцать человек. Они смотрят на нас и не могут понять, почему мы не с ними.
 Через день нас отправляют в уже знакомый мне учебный центр. Прибыв, мы 
устраиваемся в отдельной казарме, на краю лагеря. Свежий хвойный воздух каждое 
утро встречает нас при выходе из казармы. По лесным дорожкам бежим на зарядку.
 Кормят здесь паршиво, бессовестно разворовывая у нас все, что можно. Мы еще 
никто, хоть на нас и видавшая виды старенькая форма, с курсантскими погонами. 
Права голоса не имеем. Август. Курс молодого солдата. За это время мы должны 
освоить кучу предметов, включая азы парашютной подготовки, и совершить 
три-четыре прыжка из самолета. Тогда уже будет ясно, стоит ли обучать дальше. 
Отстреливаем минимум из автомата и пистолета, сдаем зачеты по физподготовке, 
оружию массового поражения, финалом которого явилось окуривание нас 
слезоточивым газом в бетонном бункере. Те, кто ухитрился выбросить свои клапана 
из противогазов, сейчас горько плакали, с воплями бросаясь на закрытую дверь 
бункера. Но преподаватель был неумолим, давая им выплакаться вволю, так лучше 
запоминалось. Только на второй день их красные распухшие глаза приобрели 
прежние очертания. Обучение требовало выдержки, закаляло волю.
 «Быстрее сволочи, ночку я вам обещаю веселую!» — замкомвзвода ударом сапога 
подцепил последнего бегущего. Курсант во всей амуниции растянулся на дороге, 
ткнувшись носом в камни. «Последние двое, взять „раненого!“. Мы подхватываем 
беднягу под руки и тащим по маршруту марш-броска. Пот с пылью от впереди 
бегущих разъедают глаза. Рюкзак с противогазом и автомат болтаются на спине, 
мешая бежать, а тут еще этот „раненый“. В лесу ни ветерка. Ночь действительно 
была нескучной. „Отбой!“, „Подъем!“, „Отбой!“, „Подъем, скоты!“, — раздавался 
зычный голос Кузина. Он стоял в углу. Высокий и широкоплечий, наделенный 
властью над нами, и с удовольствием ее использовавший. „Ниже, чем на отлично, 
вы у меня марш-броски бегать не будете!“. Каждую воспитательную фразу он 
скреплял непечатными выражениями, которыми так богат наш язык. После подобных 
встрясок отстающих у нас больше не было. После вечерней поверки мгновенно 
засыпали. В глазах крутилась земля, мелькала в оборотах лопинга, виделся плац 
под жарким солнцем.
 Сегодня у нас ЧП. После возвращения со стрельб, недосчитались одного автомата. 
Всех погнали на поиски. Вскоре он был найден... под матрасом кровати Петьки 
Лещишина. Хлопец из западной Украины подумал, что автомат теперь его 
собственность, и, сэкономив пару патронов на стрельбе, решил поохотиться 
вечерком. У стажера-выпускника, ведавшего нашей подготовкой, волосы встали 
дыбом. Ну, а наш Петруха в свою очередь три дня не вылезал из туалета, 
выскабливая доски стеклами. С нетерпением ожидаем окончания наших мучений и 
переезда в училище. Туда нас будут везти на машинах, а сюда по Оке мы попали на 
катере.
 ...Наступил долгожданный день отъезда. Потеряв одного из нас, не выдержавшего 
испытаний этого месяца, рассаживаемся по машинам. Теперь мы уже курсанты. А 
«потеря» едет домой к маме. Не каждому по душе муштра. Вернее она никому не по 
душе, но не каждый способен терпеть. Так что эта потеря у нас не последняя за 
четыре будущих года.

 Мечта моя — 9 рота

 Отдельная рота спецназначения. 140 человек, подчиненных ГРУ. Она встретила нас 
приветливо, мы теперь одно целое. Всякие замашки наших командиров отделений, 
прибывших из войск, здесь быстро прекратились. Курсанты старших курсов тут же 
провели с ними «воспитательную» работу, отозвав для этого рьяных командиров в 
каптерку. После этого воцарилось полное взаимопонимание. Занятия здесь 
продуманы по-другому. Сразу идет большой поток информации. Не выучить нельзя. 
Получив даже тройку, ты сразу лишаешься привилегий пойти в увольнение, а это 
единственное, что у тебя осталось из личной жизни. Поэтому уровень знаний 
офицера намного превышает уровень знаний, полученных в гражданском ВУЗе. Тут от 
сессии до сессии не отсидишься.
 В нашем отделении восемь человек, изучаем китайский. Остальные ребята в 
английском, немецком и французском отделениях. Язык теперь, после ТСП — наш 
основной предмет обучения. Он поможет нам в случае необходимости получить 
нужные сведения в странах своего направления. Позже введут и персидский, 
который будет изучать мой младший брат Вовка. А пока 1974 год.
 По два-четыре часа ежедневно, а когда и больше, усиленно выводим кривые 
палочки доселе неизвестных нам иероглифов. Произносим странны