ечатляющем 
и интересном.
    Прежде всего о развалинах Карфагена. От некогда великого города осталось не 
очень многое, но представить себе величие древнего Карфагена все же можно, если 
обладать воображением и кое-какими сведениями из книг по истории. Основала 
Карфаген в 825 году до н.э. таинственная финикийская принцесса Элисса. Богатая 
культура Карфагена — результат смешения финикийской, греческой и египетской 
культур.
    Одержимый одной идеей, римский консул Марк Порций Катон Старший все свои 
выступления в сенате заканчивал фразой: «И все же, я полагаю, Карфаген должен 
быть разрушен!» Слова эти привожу не в качестве назидания, а лишь как 
историческую справку о том, кому обязан Карфаген своим разрушением в 146 году 
до н.э., и потому, что я два с половиной года прожил в 12 км от его развалин.
    Хорошо запомнился и город римского периода Дугга (110 км к юго-западу от 
столицы), отлично сохранившийся для своего возраста. Тут уже не требуется 
развитого пространственного и исторического воображения для воскрешения картин 
прошлого. Можно в натуре любоваться храмами, базарной площадью, баней, театром 
на 3500 мест, двухэтажными жилыми домами, полы в которых выложены мозаикой. На 
первом этаже, расположенном под землей, горожане спасались от летней жары, на 
втором, надземном,
80
жили зимой В Дугге, как и в некоторых других местах, где хорошо сохранились 
сооружения греко-римского периода, французские театральные труппы ежегодно 
проводили фестивали, на сцене каменного амфитеатра разыгрывались пьесы на 
античные темы. Из горного массива Загуан в Карфаген шел акведук с чистейшей 
водой. Жизнь здесь была хорошо организована.
    Ровно на середине пути между городами Сус и Сфакс, связанными прямой, как 
стрела, дорогой, в местечке Эль-Джем расположился величественный, хорошо 
сохранившийся Колизей, рядом с которым ютятся жалкие современные селения. 
Колизей ненамного меньше римского, но стоит одиноко, и любуются им лишь 
проезжающие по дороге туристы. А некогда, в III веке н. э., жизнь здесь била 
ключом. Вокруг Колизея располагался город Тисдрус, в котором жило не менее 30 
тысяч человек. Дома римских арендаторов-колонов утопали в зелени. Они торговали 
оливковым маслом. (И сейчас во все стороны от Эль-Джема простираются 
необозримые плантации олив.) На главное зрелище — кровавые бои гладиаторов — 
собирались горожане и приезжали гости из окрестных поселков.
    В Кайруане, Сусе и Сфаксе возвышаются мощные городские стены, возведенные в 
эпоху арабского завоевания. Здесь много знаменитых мечетей, особенно в Кайруане,
 одном из центров мусульманского паломничества.
    В отличие от Каира, дипломатический корпус в Тунисе был небольшой, но 
достаточно дружный. Как правило, на приемы в различные посольства приглашался 
практически весь дипломатический состав. За первые три месяца жизни в Тунисе я 
перезнакомился почти со всеми представителями дипкорпуса и стал искать полезные 
для работы связи, и они, естественно, нашлись. Помогло мне в налаживании 
контактов и то обстоятельство, что после отъезда одного нашего посла до приезда 
другого я в течение нескольких месяцев оставался поверенным в делах. Чересчур 
активная жизнь дипкорпуса в Тунисе имела и свои теневые стороны: приемы 
отнимали слишком много времени, и не всегда удавалось найти компетентного 
собеседника, особенно когда случалась нужда перепроверить какую-либо информацию.

81
    Среди дипломатов было немало людей, которые вообще никакой политикой не 
интересовались и попали на дипломатическую службу явно по протекции. Некоторые 
из такого рода дипломатов и особенно их жены порядком надоедали глупыми 
вопросами типа: «Как это вы в России переносите холода?», «Из чего делается 
икра?», «Сколько градусов имеет водка?», «Что крепче — водка или виски?» и так 
далее. Приходилось проявлять терпение, вежливо и достойно отвечать на эти и 
подобные им вопросы.
    Поскольку до приезда в Тунис я занимался Африкой, то с интересом общался с 
дипломатами-африканцами. Эти контакты облегчались тем, что для каждого из них у 
меня всегда находились конкретные темы бесед, а они видели во мне понимающего 
их собеседника. Отношения были простые, непринужденные, без дипломатических 
тонкостей. Были в Тунисе и друзья для души, для отдохновения, для разговора о 
культуре, быте, нравах, религиозных проблемах, проблемах арабского языка и 
литературы.
    На протяжении всего пребывания в Тунисе мы тесно общались с семейством Хеди 
Тюрки, художника-абстракциониста — ревностного поклонника Кандинского, 
обаятельнейшего человека, жившего на скромную зарплату преподавателя рисования. 
Он имел семерых хорошеньких кудрявых детей в возрасте от полутора до тринадцати 
лет, и жена его, не разгибая спины, убирала дом, готовила пищу, раскладывала и 
собирала матрацы, на которых спали дети, стирала белье, мыла и одевала детей. 
Это был какой-то бесконечный и бесперспективный процесс — колгота шла с самого 
раннего утра до позднего вечера, и когда одни дети были умыты, одеты и 
накормлены, другие уже успевали перемазаться, как чертенята, и проголодаться.
    А Хеди Тюрки был далек от всей этой суеты. Он все время улыбался счастливой,
 детской, а иногда, казалось, какой-то блаженной улыбкой, пел бесконечные 
панегирики Кандинскому и создавал бесчисленные и приятные для глаза узоры, 
линии, точки и завиточки яркими красками на больших листах ватмана. Маленький, 
с копной вьющихся черных волос, какой-то беззащитный, он существовал в своем 
особом мире, далеком и от реализма в живописи, и от прозы жизни. По иронии 
судьбы, Хеди был старшим из трех
82
братьев Тюрки. Средний брат Зубейр, высокий, светловолосый и совсем не похожий 
на Хеди, выглядел много старше. Зубейр был графиком, и ему п