орвегии с указанием телефонов, домашних адресов и т.д. 
Но был ли наш «доброжелатель» тем, за кого себя выдавал? Помогла Москва, 
которая навела справки по сведениям, сообщенным американцем, — из какого он 
штата, где учился, на ком женат. Цель как будто бы достигнута: «доброжелатель» 
не блефует.
    Тем не менее я и сегодня не могу с уверенностью сказать, были ли эти 
обратившиеся к нам американцы искренними людьми или «подставами». Подозрения 
мои основываются на том, что от этих контактов не поступала какая-либо значимая 
информация. Знаю только, что подобные ситуации всегда очень деликатны и сулят 
либо
82
крупный успех, либо крупные неприятности. Известно также, что лучше всего в 
таких случаях полагаться на опыт и сведения внешней контрразведки. Нередко 
бывало так, что отношения с иностранцами по всем критериям развивались удачно, 
но вдруг следовал сигнал контрразведчиков: немедленно прекратить разработку или 
законсервировать агента. В таких случаях лишних вопросов не задают и 
затраченного труда не жалеют. Основополагающий принцип разведки — принцип 
«фрагментарности»: каждый сотрудник и руководитель любого уровня знает только 
то, что ему положено, и не задает лишних вопросов. Цель такой организации 
работы состоит в защите источников информации, предотвращении утечки сведений и 
ограничении ущерба в случае провала. Оппоненты, если они достигли успеха, 
должны открыть лишь кусочек мозаики, но не всю картину. Когда в последние годы 
средства массовой информации просили меня прокомментировать нашумевшие «дела», 
например Олдрича Эймса в США или Стига Берлинга в Швеции, мне нечего было 
сказать. И не только потому, что я не хотел, но и потому, что не знал, Хотя в 
разведке и контрразведке я занимал высокие должности. Имя Эймса я впервые узнал 
из газет. Ценные источники, как правило, тогда были известны лишь 3-4 
должностным лицам во всей разведке. На мой взгляд, это — свидетельство высокого 
уровня конспирации и профессионализма. Поэтому, когда бывшие советские офицеры, 
ставшие перебежчиками, направо и налево разбрасываются именами источников, 
действующих за пределами их участка работы, им не следует верить. Они блефуют, 
чтобы привлечь к себе внимание.
    С провокаторами приходилось сталкиваться часто. Однажды я познакомился с 
норвежцем, который, будучи общественным деятелем среднего масштаба, проявлял 
необычайно большую осведомленность в политических вопросах. Во время наших 
встреч он анализировал события и делал оценки и прогнозы, которые казались мне 
очень любопытными, особенно по вопросам предвыборных кампаний, расстановки 
политических сил, проявляя недюжинную глубину суждений и блестящие знания. 
Норвежец не был активным членом какой-либо партии, но в годы войны принимал 
участие в антифашистском сопротивлении. И сегодня он не последняя величина на 
норвежском общественном поприще.
    У меня начали складываться с этим деятелем хорошие личные отношения. Мы все 
чаще встречались с ним, и я подумывал о нем как о потенциальном объекте 
разработки. В то же время что-то подспудно вызывало тревогу. Его знания 
казались слишком точными для той работы, которой он занимался в одной из 
общественных организаций. Он неплохо ориентировался в американской внешней 
политике и деятельности ЦРУ и давал понять, что имеет доступ к секретам, 
которые могут меня заинтересовать. Что-то неестественное ощущалось во всей 
атмосфере наших отношений..
83
    Однажды я решился на элементарную проверку: явился на заранее обусловленную 
встречу в кафе пораньше. По некоторым особенностям поведения я обнаружил там 
двух сотрудников контрразведки: одного — на улице, другого — в самом помещении. 
А я знал, что, когда шел на встречу, наружного наблюдения за мной не было. 
Следовательно, контрразведка откуда-то узнала о месте и времени нашей встречи. 
По телефону с норвежцем мы об этом не говорили. Значит, спецслужбы получили 
информацию от моего собеседника или через него. Оставалось догадываться, за кем 
они следят: за мной или норвежцем? Самым неумным было бы покинуть кафе. Это 
лишь позволило бы сотрудникам контрразведки понять, что я обнаружил их. После 
появления норвежца я подчеркнуто держался в разговоре с ним рамок своего 
официального дипломатического статуса в расчете на возможное подслушивание.
    Контакт я не прервал, но линия поведения была уже совершенно ясна. Норвежец 
становился все более настойчивым, рассказывал о своих материальных затруднениях 
и прозрачно намекал, что не прочь получить финансовую помощь в обмен на 
информацию. Эти попытки я аккуратно, но твердо отклонял, ссылаясь на то, что 
являюсь законопослушным дипломатом. Впоследствии мы получили доказательства 
того, что норвежец если не с начала, то с какого-то момента действовал с ведома 
и по подсказке норвежских спецслужб.
    Провокации могли принимать и более жесткие формы. Так, норвежская 
контрразведка заподозрила одного из советских дипломатов среднего ранга в 
шпионской деятельности. Он был довольно активен, но никакого отношения к 
разведке не имел. Спецслужбы решили устроить ему ловушку, чтобы оказать нажим и 
попытаться привлечь к негласному сотрудничеству или устроить скандал и выслать 
из страны. Этот способный молодой дипломат имел слабость садиться за руль 
автомобиля в нетрезвом состоянии, что не осталось незамеченным. Однажды поздно 
вечером в нетрезвом состоянии он должен был возвращаться из компании норвежцев. 
На одной из боковых улиц по обычному маршруту его движения контрразведчики 
выставили автомобиль, который должен был спровоцировать на перекрестке 
столкновение. К счастью, мы заранее получили информацию о готовящейся 
провокации, сопряженной с риском для жизни нашего гражданина, и в последний 
момент