я позвонил ей и сообщил, что нахожусь в Осло. Меня 
тут же пригласили на ужин домой к супругам Герхардсен. Эйнар послал за мной 
машину, и по пути я заметил, что за ней следует машина службы наблюдения 
норвежской контрразведки.
60
    Самым грязным во всей нынешней газетной кампании является распространение 
слухов о том, что у Верны якобы были «интимные отношения» с моим коллегой по 
посольству Евгением Беляковым. Верна была общительной личностью, которая 
никогда не скрывала своих взглядов и чувств, в том числе и встречаясь с 
иностранными представителями. Она доброжелательно относилась к своему окружению,
 не разделяя людей по каким-либо категориям. Со всеми, включая и нас, советских 
людей, она была ровна, вежлива. Ей был чужд снобизм. Врожденное чувство 
собственного достоинства Верны неизменно вызывало глубокое уважение у всех, кто 
ее знал. Верна намного опережала свое время. Она была решительной сторонницей 
улучшения отношений между Норвегией и Советским Союзом. Именно она в самые 
мрачные, тяжелые периоды холодной войны способствовала пониманию и диалогу 
между нашими странами. Эта миссия заслуживает уважения, а не осуждения.
    Распространяемые сегодня в Норвегии слухи отталкиваются от упомянутой 
раньше поездки норвежской молодежной делегации во главе с Верной в Советский 
Союз в 1954 году. Беляков сопровождал эту делегацию. Когда он позже прибыл на 
работу в Осло, было совершенно естественным поприветствовать своих знакомых, 
включая и Верну Герхардсен. Когда Беляков встречался с семьей Герхардсен, я 
всегда был вместе с ним: Беляков не говорил по-норвежски да и в английском был 
не очень-то силен. Герхардсены тоже, как я уже говорил, владели английским 
слабо. В результате каких-либо встреч Белякова наедине с ними не было. А если 
даже и предположить, что они могли быть, вездесущая норвежская контрразведка, 
поверьте мне, их бы не пропустила.
    Задаюсь вопросом: кому в Норвегии сегодня выгодно распространять эти 
злонамеренные слухи? Ответа пока не нахожу. Но в 50-е годы в определенных 
норвежских политических кругах считалось признаком дурного тона вообще 
поддерживать какие-либо контакты с советскими людьми. Может, поэтому у меня не 
появилось друзей среди представителей буржуазных партий. Но и среди 
социал-демократов было предостаточно фигур, которые косо смотрели на «братание» 
семьи премьера с «русскими», подозревая его в нестойкости перед «заигрыванием 
коммунистов». Все это ерунда. Сначала нас, советских представителей, упрекали 
за враждебность и закрытость, нежелание устанавливать человеческие контакты с 
Западом, а потом нас же, вступивших на путь мирного сосуществования и 
протянувших руку дружбы соседним странам, стали обвинять в «заигрывании» и 
делать недостойные намеки.
    Не знаю, что в действительности имел в виду махровый проамериканский 
политик Хокон Ли, в то время генеральный секретарь НРП, на пленуме партии в 
1967 году, когда заявил Эйнару Герхардсену, что «раздавит его, как вошь». Какие 
козыри были у него в
61
руках: американские или норвежские? Во всяком случае, этот эпизод по своей 
наглости был неслыханным и должен был бы стоить Ли партийного поста.
    Однажды я встретился с Ли лицом к лицу. Я был вместе с Верной в 
общественно-политическом центре Осло «Фолкетс Хюс» в связи с визитом одной из 
советских делегаций. Мы оказались в одном лифте с Ли, и Верна представила меня 
ему. Он многозначительно посмотрел на меня, но что это означало, остается 
только догадываться.
    Последний раз я встретился с Верной в 1970 году. Я поговорил с нашим послом 
С.К. Романовским об организации неофициального обеда с теперь уже бывшим 
премьер-министром Норвегии и его супругой не в зале приемов, а в личной 
резиденции посла. Такой обед состоялся. На этот раз о политике практически не 
говорилось. Разговор шел о личных делах, об обыденном. Герхардсен был раскован 
и чувствовал себя как дома, поскольку он более не был облечен властью.
    Я знал, что Берне в последнее время нездоровилось, но она пыталась как 
могла скрыть болезнь. Как говорили, у нее был рак. Мы с Валентиной обратили 
внимание на то, что Верна не могла сидеть спокойно. Очевидно, ее мучили сильные 
боли. Мы заметили также, что она практически ничего не ела.
    Обладая огромным самообладанием, она попробовала преуменьшить серьезность 
своего положения, рассказав, что упала на трамвайных путях, сильно ушиблась и 
угодила в больницу. Там Верна все время думала о детях — Торгунн, Руне (сейчас 
он, кстати, является мэром Осло) и Трульсе. С невеселой улыбкой она сказала, 
что с годами материнский инстинкт усиливается.
    Всего через несколько недель мы получили скорбное сообщение о кончине Верны.
 На похоронах были наш посол и я как советник посольства. С кладбища все 
поехали в «Фолкетс Хюс», где состоялась траурная церемония. После речей я 
подошел к Герхардсену и выразил ему мои личные соболезнования. Поблагодарив, 
Герхардсен сказал: «Спасибо, что вы сочли своим долгом проводить ее. Вы играли 
очень важную, даже не можете представить, насколько значительную роль в ее и 
моей жизни».
    То же самое я могу сказать и о них. Политическая дальновидность и ум 
государственного деятеля Эйнара, искреннее желание улучшить условия жизни 
народа, поставить человеческую личность в центр политики не могли не оказать на 
меня глубокого влияния. Большинство государственных деятелей, долго находящихся 
у власти, со временем, к сожалению, утрачивают способность слушать и слышать 
других. Эйнар Герхардсен был не из их числа. Его кредо состояло в том, чтобы 
попытаться понять других, вникнуть в ход их мыслей, даже если, как в случае со 
мной, это были доводы молодого, неопыт-
62
ного и даже, как писали тогда газеты, «опасного дл