.
    Дочь Евгения Белякова была больна полиомиелитом, который поразил ее ноги. 
Верна посчитала своим долгом помочь его семье, и мы вместе с ней посетили целый 
ряд специалистов и клиник, чтобы выяснить, не поможет ли операция. Верна была 
очень отзывчивым человеком.
    Подчас поведение семьи Герхардсен просто поражало. Моя жена Валентина 
однажды видела, как жена премьер-министра сама моет окна в своей квартире. Я 
искренне смеялся, когда пришел к ним домой до возвращения Эйнара с работы и 
услышал, как Верна звонит мужу в офис: «Слушай, Виктор уже пришел. Забеги по 
дороге домой в булочную и купи яблочный пирог». Через некоторое время 
появляется премьер-министр с пирогом в руках. Хотел бы я быть свидетелем 
подобной сцены, скажем, в семействе Горбачева!
    Посол М.Г. Грибанов, знавший о наших с Беляковым личных контактах с 
семейством Герхардсена, попросил организовать ему встречу с премьер-министром в 
неофициальной обстановке. Такая встреча состоялась где-то в 1956 или 1957 году 
в одном из ресторанов в пригороде Осло, и посол получил в буквальном смысле 
слова шок. «Как вы провели отпуск?» — вежливо спрашивает посол. «Мы отдыхали в 
палатках, путешествуя по Италии», — отвечает Эйнар. Посол
52
ничего не понимает и не находит ничего лучшего, как спросить: «А где же 
размещалась охрана?» «Объясните послу, — обращается ко мне Герхардсен, — что у 
нас охрана никогда не выставляется во время отпусков. К тому же мы находились в 
Италии инкогнито. К концу пребывания нас все же узнали и я вынужден был 
встретиться с итальянским премьер-министром».
    Беседы с Герхардсеном далеко не всегда касались политики. Часто 
затрагивались обычные житейские вопросы. Глава норвежского правительства был 
живым человеком, а не политическим роботом. С искренней гордостью Верна 
показывала мне длинную серию статей, написанных ее мужем для журнала «Актуэль» 
о своей жизни и деятельности. А Эйнар часто с большой теплотой вспоминал о 
своей встрече уже после войны с узбекским другом, с которым судьба свела его в 
гитлеровском концлагере Заксенхаузен. Герхардсен и еще один норвежский 
заключенный спасли узбека, которого звали Акабака, от голодной смерти, делясь с 
ним своим скудным лагерным пайком. Во время визита Герхардсена в Советский Союз 
по его просьбе Акаба-аку разыскали в Ташкенте и организовали их встречу. 
Герхардсен относился к советским людям с симпатией.
    Однажды в советском посольстве Эйнар бросил такую реплику: «Посмотрите, как 
часто я прихожу к вам. У американцев я вообще не бываю».
    Неформальный подход проявлялся подчас даже в сугубо дипломатических 
вопросах. Так, буквально накануне отъезда Герхардсена в Париж в декабре 1957 
года на известное совещание НАТО, на котором он удивил всех полным отходом от 
проекта речи, заготовленной норвежским МИД, М.Г. Грибанов получил послание 
советского правительства с указанием срочно вручить его Эйнару Герхардсену 
лично. Насколько мне помнится, речь в нем шла о позиции Советского Союза по 
ряду ключевых проблем международной безопасности, которые должны были 
обсуждаться в Париже, и прежде всего о ракетах средней дальности в Европе.
    Мы провели полдня над переводом документа на норвежский язык. С учетом 
большой спешки наверняка это был не лучший перевод, но главное состояло теперь 
в том, как умудриться передать его по назначению. Я позвонил в офис Герхардсена,
 где мне было сказано, что на работе в этот день он уже не появится, потому что 
через несколько часов выезжает во Францию. Звоню ему по домашнему телефону. 
Трубку берет Верна: «Вы знаете, он сейчас в ванне, а через несколько минут 
уезжает». Объясняю ей, в чем дело. Через некоторое время она звонит мне, 
сообщая, что премьер уже в пути на вокзал, но она успела переговорить с ним. 
Герхардсен готов встретиться на перроне возле такого-то вагона. У Грибанова 
гора свалилась с плеч. «Так, значит, чтиво в дорогу вы мне обеспечили», — 
улыбается Герхардсен, стоя возле готового к отправлению поезда.
53
    Прямые человеческие контакты между представителями различных общественных 
систем и блоков помогали понять политические мотивы тех или иных шагов, 
выявлять причины разногласий и нащупывать основу для консенсуса. Герхардсен 
понимал это лучше, чем любой другой норвежский государственный деятель. Я тоже 
всегда стремился разобраться в непростых вопросах поглубже, поэтому, смею 
надеяться, не случайно Герхардсен поддерживал контакты со мной в течение многих 
лет, в том числе и после того, как я стал офицером советской разведки.
    Был ли Герхардсен настроен «просоветски»? Такие утверждения можно подчас 
слышать от поборников холодной войны и шпиономании. Ответ будет один: конечно 
же, нет! И у КГБ никогда не было намерений поставить его на службу Советскому 
Союзу. Герхардсен просто-напросто был одним из немногих дальновидных политиков, 
понимавших, что для Норвегии жизненно необходимо иметь добрые и 
сбалансированные отношения с могущественным восточным соседом. А для этого 
требуется взаимопонимание. Однако в 1955 году, когда над миром еще проносились 
леденящие ветры холодной войны, такой подход вовсе не был само собой 
разумеющимся. Сама идея официального визита премьер-министра Норвегии — первого 
после войны визита руководителя одной из стран западного мира в Советский Союз 
— была неординарной. Думаю, что принятие приглашения советского правительства 
было сопряжено для Герхардсена с серьезными проблемами.
    Нам было известно, что правые силы Норвегии намеревались использовать его, 
как они называли, «заигрывание с противником». Имелась достоверная информация о 
том, что в международном плане «братание» Герхардсена с коммунистами 
планировалось использ