ного тоже не 
оказалось. Единственный стакан с водкой пустили по кругу, а икру всем, кроме 
Симонова, пришлось зачерпывать из банок пальцами. Маститый писатель нашел выход 
из положения, приспособив вместо ложки свою зубную щетку. После нескольких 
«рюмок» он встал и прочитал три своих стихотворения, которые особенно много 
значили для него: «Если Бог своим могуществом...», «Дом в Вязьме» и «Жди меня». 
Для меня это был незабываемый момент.
    Внимание к Шолохову и Симонову в Норвежском студенческом обществе было 
неслучайным. В конце 50-х годов, как я заметил, интерес норвежцев к жизни в 
Советском Союзе возрос. Посольство получало массу обращений от гимназий, 
различных организаций с просьбами поближе познакомиться с восточным соседом. 
Мне приходилось часто выезжать в провинции с беседами о нашей жизни. Как 
правило, во время встреч мне приходилось отвечать на многочисленные вопросы. Но 
одно дело, когда норвежцы искренне хотели узнать, требуется ли разрешение 
милиции на поездку жителя Ленинграда в Москву или могут ли советские люди иметь 
дачу. Такие вопросы были естественными, и ответить на них было не сложно. 
Однако порой задавались намеренно каверзные вопросы, а элементарные для нас 
вещи воспринимались с недоверием, а то и в штыки, как советская пропаганда.
    Например, мне не верили, что квартирная плата в Советском Союзе имела 
символические размеры и не превышала 4 процентов от заработной платы жильца. 
Скептические улыбки вызывали рассказы о бесплатном медицинском обслуживании и 
отдыхе детей в пионерских лагерях. Но постепенно я привык к таким встречам и 
научился находить убедительные аргументы и примеры.
    Часто задавали мне и вопросы личного характера. Многие считали, что в 
Советском Союзе дипломатом может стать только сын члена политбюро или 
высокопоставленного советского работника..
34
    Когда я сообщал, что происхожу из бедной семьи рабочих, что мои дед и 
бабушка не умели читать и что я первый в своем роду окончил среднюю школу, в 
зале наступало гробовое молчание.
    Работа атташе по вопросам культуры нравилась мне именно потому, что она 
давала возможность знакомиться с более широким кругом людей, выйти за пределы 
дипломатических и политических кругов. Интересный эпизод произошел в 1955 году, 
когда я еще только начинал знакомиться с Норвегией. В посольство пришло письмо 
от некой Виктории Бакке, содержавшей собственный музей музыкальных инструментов 
в Трондхейме. Она писала, что располагает оригиналами двух писем Петра Ильича 
Чайковского и хотела бы преподнести в дар советскому правительству их копии. 
Она сожалела, что не может расстаться с оригиналами, но полагала, что копии 
тоже представляют большую музейную ценность. В ответ она хотела бы получить в 
свою коллекцию украинскую бандуру.
    Звоню ей по телефону, твердя про себя заготовленные вежливые фразы 
по-норвежски: «Добрый день, госпожа Бакке, мы получили ваше письмо, касающееся..
.» Но что это? Собеседница на другом конце провода на чистом русском языке 
отвечает: «Давайте говорить по-русски. Так будет проще и для меня, и для вас». 
Мы быстро договорились. Я обещал ей бандуру, а она мне копии писем Чайковского. 
Вопрос с советским Министерством культуры был решен быстро.
    Через некоторое время на гастроли в Норвегию приехала группа советских 
артистов, среди которых были известный певец Алексей Большаков и популярная 
тогда певица Тамара Сорокина. Я сопровождал их в поездке по стране. Когда мы 
прибыли в Трондхейм и разместились в гостинице, мне сказали, что советского 
атташе по вопросам культуры спрашивает в холле пожилая дама. Я спустился вниз и 
представился ей. Это была Виктория Бакке. «Подумать только, — говорит она. — 
Я-то думала, что вы похожи на старого профессора, а вы, оказывается, совсем 
молодой человек».
    Виктория пригласила всех советских артистов в свой музей и на воскресный 
обед. Оказалось, что Виктория Михайловна Бакке, происходившая из богатой и 
знатной русской семьи, вышла в свое время замуж за состоятельного норвежского 
предпринимателя, уже умершего.
    Контакты с В.М. Бакке я поддерживал многие годы. Наезжая в Осло, она 
непременно звонила мне, и мы обедали в ресторане. Я предложил Виктории 
Михайловне подумать о поездке в Россию, но она сомневалась, что получит визу, 
поскольку жила в Норвегии со времен революции. Тем не менее вопрос оказался 
более простым, чем она полагала. В начале 1960 года госпожа Бакке выехала в 
Советский Союз по линии культурных обменов и встретилась с министром культуры 
Екатериной Алексеевной Фурцевой. В дальнейшем
35
В.М.Бакке не раз бывала в Советском Союзе, и ее коллекция в Трондхейме 
пополнилась многими новыми инструментами.
    Работать над организацией культурных обменов было интересно, но главными 
для немногочисленного советского посольства в Осло, разумеется, были 
внешнеполитические проблемы. И в этой области, а может быть, особенно в ней, 
личные контакты с норвежцами были для меня чрезвычайно полезными, несмотря на 
то, что общепринятым считалось поддержание отношений в строго официальных 
рамках. Не буду отрицать, что средства массовой информации и официальные 
документы давали солидную основу для понимания событий, происходивших в 
норвежском обществе. Степень открытости, гласности в демократической Норвегии 
была настолько высока, что подчас можно было задаться вопросом: а есть ли 
вообще в этой стране какие-нибудь секреты?
    Внимательное чтение норвежских газет стало для меня с самого начала 
насущной потребностью. В огромных количествах поступали в посольство материалы 
стортинга (парламента). Время, затраченное на штудирование официальных 
документов, проходило не зря. Представление о соотнош