ич Суворов, слыхал, может, - главный в 
армии по хлебной части. Вот кто! - обиженным тоном сказал Степка, встряхивая 
простыню и взрыхляя слежавшееся сено.-Да у нас, кабы мы только пожелали, 
пуховиков этих-тьфу!.. Отседа до самого Франкфурту ими устлали б! У нас, брат, 
деревни в Московской, Володимирской губерниях. Да еще дом в Москве у Никитских 
ворот. Наш батюшка-барин - генерал-майор, а он... 
      - Почему ж тогда молодой барин так спит? В карты продулся, что ли? 
      - Какое там!-отмахнулся Степка.-Вовсе не любит этого занятия. 
      - Так почему ж? 
      - А вот поди у него и спроси, почему! Он и дома у нас никак иначе не спал,
 как на полу и на сене. 
      - То-то мне Ферморский Яшка шептал: к нам, говорит, прислали нового 
штаб-офицера. Маленький, худенький, говорит. Одна кожа да кости. Бедный, должно 
быть, аль пьяница. Халата, говорит, и того не имеет. У всех штаб-офицеров по 
две повозки с добром. Любомирский даже в три не вмещается, а этот, Суворов, 
ровно прапорщик последний: на одной повозке везти нечего. Чуднo. 
      - Ну и врет твой Яшка! - обозлился суворовский денщик.-Александра 
Васильич пьет вовсе мало. Одно верно: вещей возить не любит. 
      - Молодой человек, а ни тебе зеркала, ни чего другого. Только книги, не 
переставал подзуживать бригадирский денщик. 
      - Погоди, кажись кто-то подъехал, - перебил его Степка и выбежал вон. За 
ним из палатки шмыгнул и его гость. 
      В густых августовских сумерках бригадирский денщик увидал небольшого 
человека, который быстро шел к палатке. Камзол его был расстегнут, шляпу он 
держал в руке. 
      - Степка, воды! - крикнул он на ходу. 
      Бригадирский денщик шмыгнул за палатку - хотелось послушать, что ж будет 
дальше. 
      В подполковничьей палатке упал, глухо звякнув шпорой, один сапог, потом 
другой. Еще мгновение - и тот же быстрый голос уже не в палатке, а где-то тут, 
в двух шагах, сказал: 
      - Лей! Только не на плечи, а на голову! 
      Послышался плеск воды. 
      - Хор-рошо, помилуй бог как хорошо! 
      - У меня еще одно припасено, - сказал Степка. 
      - Молодчина! Валяй! 
      Снова шум воды, довольное покрякивание, топот босых ног. 
      - Есть не буду - ужинал у графа. Ступай, спи! 
      Бригадирский денщик, улыбаясь в подстриженные на гренадерский манер усы, 
пошел прочь. 
      "Ну и барин! - думал он. - Помыться в такую жару хорошо, слов нет, но 
помыться как пристало штаб-офицеру - в тазу, с мылом, с душистой водой. А он - 
из ведра. Ровно мужик, слезший с полка. И теперь завалится на сено. Чудак!" 
      И бригадирский денщик даже махнул рукой. 
      VI 
      После холодной воды приятно пощипывало тело. Веки закрывались сами. Устал 
за день. Хотелось спать. В голове - все то, что назойливо лезло целый день: 
      "Мне бы сорокатысячную армию и кроатов Лаудона! Плевал бы я на всех 
Даунов! Сегодня же - на Берлин! Хоть там впереди король, хоть черт, хоть 
дьявол!.. Царь Петр ведь говаривал: "Во всех действиях упреждать". Конечно же - 
упреждать, а не стоять так в нерешительности, как Салтыков!" 
      Суворов улыбнулся. "Ретирада" - подлое слово! И еще - обоз. 
      Перед глазами одна за другой замелькали тысячи повозок, палуб, телег... 
      - Александр Васильич,- тихо позвал Степка: ему было жалко будить барина в 
этакую рань. 
      Суворов всегда спал очень чутко. Проснулся, отбросил простыню. 
      - Ась? 
      - Казак с донесением. От Туроверова. 
      Суворов вскочил и, как лежал голый, так и выбежал из палатки. 
      Лагерь спал. Откуда-то снизу, из Кунерсдорфа, доносился одинокий крик 
каким-то чудом уцелевшего петуха. Долина за Большим Шпицем, озера - все в белом 
тумане. 
      У палатки - бородатый казак. 
      - Какие новости, дядя? - спросил Суворов. 
      - Пруссак переправился через Одру,ваше благородие. 
      - Где? 
      - У Горитца. 
      - Все? И артиллерия? 
      - Конница перешла вброд, а пехота и пушки по мостам понтонным. 
      - Так, так. Спасибо. Обожди, борода! 
      Суворов юркнул назад в палатку. 
      Степка хотел помочь барину одеться, но, как всегда спросонок, был дурак 
дураком: тыкался во все и только мешал. Барин за сапог - и Степка тогда за 
сапог. Степка хочет подать кафтан - глядь, а он уж в руках у барина. 
      Суворов вскочил, напяливая на ходу кафтан. Побежал. 
      У палатки главнокомандующего стояло двое часовых. 
      Один сладко спал, опершись о фузею, другой крепился. 
      - Кто идет? - заорал он больше для того, чтобы разбудить спящего товарища.
 
      Затем, как будто сейчас опознав подполковника, отвел фузею в сторону. 
      В передней части большой палатки спал денщик. Суворов тронул его за плеч