енский, по причине грыжи, не сможет двигаться быстро. 
      Затем, чтобы Каменский в пути не пришел с ним в соприкосновение и не 
заставил его корпус следовать позади, Суворов пошел не по условленной дороге, а 
по другой, хотя вторая была значительно хуже первой, и не известил Каменского о 
перемене маршрута. 
      Но дальше уходить от Каменского было уже невозможно. До Шумлы оставалось 
не так много верст. Суворов решил сегодня же вечером, после отдыха, свернуть 
наконец с узкой, неудобной дороги на большую, которая вела прямо к Шумле. 
      Солнце близилось к полудню. Наступали самые жаркие часы. 
      Апшеронский пехотный полк шел в голове колонны, вслед за гнедыми лошадьми 
и васильковыми ментиками сербских гусар. Шли свободно, не в ногу, расстегнув 
мундиры, сдвинув на затылок или совершенно сняв треуголки, держа ружья 
попеременно то на одном, то на другом плече. 
      И все-таки чем выше подымалось солнце, тем идти становилось тяжелее. 
Разговоры в шеренгах приумолкли. Солдаты нетерпеливо поглядывали на небо: скоро 
ли полдень, скоро ли отдых? 
      Только во 2-м капральстве 1-й роты все еще слышался оживленный говор. 2-е 
капральство было самое живое в роте: в нем служил высокий, плечистый Ильюха 
Огнев, острый на язык, не дававший никому спуска, будь то ефрейтор или даже сам 
капрал. Огнев уже пятнадцатый год служил в армии. Мушкатер он был исправный, 
его несколько раз хотели представить в капралы, но Огнев упорно отказывался от 
этой чести. 
      - Увольте, ваше благородие, пускай кто-либо другой! - говорил он. 
      И товарищи уважали прямодушного, смелого Огнева не меньше, чем если бы он 
был капралом. 
      Вместе с Огневым служил черноглазый, смуглый, как цыган, Алешка Зыбин, 
песельник, весельчак и балагур. 
      К шеренге, в которой шли Огнев и Зыбин, на походе притискивались все 
охотники до веселых шуток и рассказов. В самые тягостные часы переходов, когда 
людей размаривало на солнце или мочило дождем, во 2-м капральстве никогда не 
вешали носов. То Ильюха Огнев, сдержанно улыбаясь в усы, бросал меткое словцо - 
камешек в чей-то огород, то Зыбин рассказывал свои бесконечные, всякий раз 
новые, веселые истории, от которых все покатывались со смеху. 
      Только один мушкатер, стоявший в строю рядом с Огневым, худощавый старый 
солдат Воронов не смеялся: он считал себя умнее всех в роте. Воронов хмурил 
свой мясистый лоб и презрительно бросал Зыбину: 
      - Ври больше: со вранья деньги не берут! 
      Не смеялся сегодня шуткам Зыбина еще один солдат - молодой рекрут Башилов,
 голубоглазый курносый парень лет девятнадцати, с детски открытым лицом. 
Башилов был красен как кумач. Он то и дело вытирал рукавом жесткого суконного 
мундира вспотевшее лицо. 
      Ильюха Огнев, шагавший рядом с Башиловым, наблюдал за ним. Глядя на него, 
Огнев невольно вспоминал свои первые дни в армии, как когда-то, в Восточной 
Пруссии, и ему так же тяжело было втягиваться в непривычные, томительные 
ежедневные переходы. 
      Башилов облизывал пересохшие губы и с тоской смотрел по сторонам - нет ли 
где-нибудь колодца или ручейка. Огнев видел, что Башилову до смерти хочется 
пить. 
      - Я ж те говорил давеча, - сказал он Башилову,- не пей на походе воды, 
хуже будет - не успеешь шагу ступить, как размякнешь тотчас, ровно банный 
веник! 
      - Как же вытерпеть, дяденька, коли в горле пересохло? - оправдывался 
Башилов. 
      - А ты пососи сухарик, чтобы рот не гулял, - не будет и пересыхать! 
      - Пить в походе - боже упаси! Неровен час - падет вода на ноги, 
наставительно заметил Воронов. - Вот как с конем бывает - загонят сердягу, а 
потом дадут напиться. Вода сразу и кинется в ноги. Так и человек. Загорится у 
него в нутре, станет невтерпеж, глотнет водички - и пропал: на всю жизнь будет 
в ногах ломота... 
      - Э, не слушай этого старого ворона, не унывай, Башилов! - сказал Зыбин.- 
Сзади не оставайся, в бока не подавайся, вперед не лети, молодцом гляди! Вишь, 
генерал-то наш выехал уже в сторонку, машет рукой, стало быть привал близко! 
      Действительно, корпус прошел еще с полверсты и остановился в долине у 
ручья. Солдаты уже привыкли к походному порядку генерала Суворова: в самые 
жаркие часы дня отдыхать, а потом, пообедав, идти дальше по холодку весь вечер 
и большую часть ночи. Потому они располагались основательно: составив ружья в 
козлы, снимали ранцы, пропотевшие насквозь мундиры, треуголки, разувались и 
устраивали постель. 
      Башилов, наконец вдосталь напившийся воды, укладывался вместе с другими 
товарищами по капральству, свободными от нарядов, спать. Все жались поближе к 
кустам, в тенек. Только один Воронов стоял на солнцепеке, поглаживая лысину и 
переминаясь с ноги на ногу. 
      - А ты чего не ложишься? - окликнул Воронова капрал. 
      - Он теплое местечко высматривает, - уронил Огнев. 
      - С походу завсегда надо сперва постоять немного, а потом уже ложиться. И 
то с умом, - ответил Воронов. Он лег в высокую траву, поднял кверху свои босые 
жилистые ноги и стал ими трясти. 
      - Эвона, что дяденька выдумал! - прыснул со смеху Башилов. 
      Солдаты потешались, глядя на Воронова. 
      - Глянь, ровно маленький, - задрал ноги кверху... 
      - Ремнем бы его теперь...