дить и от слабости чуть говорил. 
      Но все-таки Суворов сам руководил поиском и сам вел войска в бой, хотя 
два офицера поддерживали его под руки, а адъютант передавал его приказания, 
которые Суворов едва шептал. И все-таки во второй раз турки были разбиты. 
      Суворов улыбнулся. 
      "Теперь о суворовской тактике знает вся армия, знает матушка 
императрица!" 
      ...Суворов оглянулся - сани мчались уже по знакомой, родной Царицынской 
улице. 
      Вот уже и церковь Федора Студита. Та же красная кирпичная ограда, 
железная калитка и, кажется, все те же нищие на паперти. А за церковью третий 
дом, одноэтажный, каменный - их, суворовский. 
      Суворов издалека увидел: свет только в поварне да у батюшки, в угловой 
горнице. Старик проснулся, жалеет жечь свечу и сидит при лампадке. 
      Сани остановились у калитки. Суворов скинул с плеч шубу, легко и быстро 
перебежал к черному крыльцу и с удовольствием застучал намерзшими сапогами по 
ступенькам. Вбежал в сени. Справа, из людской половины, где помещались 
музыканты, певчие и прочая дворня, открылась дверь и выглянула чья-то голова. 
      - Молодой барин! - услышал Суворов за собой. Суворов бежал привычным 
путем через все нежилые, нетопленые комнаты большого дома. В них гулко 
отдавались шаги. Сквозь замерзшие окна лился голубой утренний свет. Скорее 
угадывая, чем различая в этой полутьме, Суворов увидел в зале изразцовую печь, 
ломберный стол, какие-то кадки на полу, холст на креслах. 
      "Должно быть, недавно приезжали из подмосковной с припасами". 
      Впереди распахнулась дверь. На пороге показалась знакомая фигура отца в 
халате и туфлях. 
      - Сынок! Сашенька! 
      Генерал-майор Суворов упал на колени, целуя небольшую сухую руку отца. 
Отец поднял, обнял его. 
      - Ступай, ступай ко мне, тут холодно! - говорил он, подталкивая сына в 
жарко натопленную горницу. 
      Суворов сбросил на руки дворового человека, который бежал следом за ним 
по всем комнатам, свой настывший плащ и шляпу и, потирая руки, заходил по 
горнице. 
      - Ну, что, папенька, как живы-здоровы? Как Аня, как Манечка? - спросил 
Суворов о сестрах. 
      - Слава богу, все здоровы. А ты, Сашенька, не озяб ли? Гляди, не 
простудился бы! 
      - Ничего. Мне не холодно было - я ведь в шубе ехал. 
      - У нас морозы стоят настоящие. Давеча из Рождествена привезли продукты - 
битую птицу. Так гуси и утки словно каменные. Хорошо продали птицу, - 
рассказывал сыну Василий Иванович,-да и грибов пуда четыре. Ты, может, 
отдохнешь, приляжешь? - сказал он, увидев, что сына не очень-то интересуют 
хозяйственные дела. 
      - Я, папенька, выспался в дороге, - покосился на пуховики отца Суворов. 
      Дворовый человек зажег свечу. Комната осветилась. Шкаф с книгами. Стол, 
на нем тетради с записями прихода и расхода. Часы в деревянной подставке. 
Бронзовая чернильница. Все знакомое с детства. 
      - А ты что-то худоват нынче, Сашенька. Здоров ли? - спросил отец, 
пристально глядя на сына, ходившего из угла в угол. 
      - Здоров, слава богу! 
      - Может, с дороги рюмку водки выпьешь? С морозу хорошо. 
      - Я, пожалуй, раньше умоюсь,- ответил Александр Васильевич. - Тебя как 
звать? - обернулся он к дворовому человеку, который стоял у двери, с 
любопытством разглядывая молодого барина-генерала. 
      Это был толстощекий парень с крупным носом. 
      - Прохор, - глухим басом ответил он. 
      - Экий у тебя голос - ровно у протодьякона, - заметил Суворов, оглядывая 
парня. 
      - Определил его в певчие, да толку мало: одно знает - водку хлестать. 
Хочу в Кончанское отправить,- сказал Василий Иванович. 
      Прохор виновато потупил глаза. Насупившись, смотрел в пол. 
      - Ну, Прошка, тащи в баню два ведра воды. Я следом иду, - приказал ему 
Суворов. 
      Прошка глядел, не понимая, что это значит. Его сомнения тотчас же 
высказал старый барин: 
      - Сашенька, да ведь баня-то не топлена. Обожди, велю к вечеру истопить. 
      - Я и в холодной окачусь! - ответил Суворов, накидывая плащ. - Ну, чего ж 
ты стоишь? Ступай! - сказал он Прошке. - Да полотенце не забудь! 
      Прошка исчез за дверью. 
      - Ведь эдак, упаси господи, простудишься, сляжешь! Ведь не лето же, а 
декабрь на дворе. Через неделю рождество!-говорил отец. 
      - Ничего не будет-не впервой!-улыбнулся Суворов, выходя из горницы. 
      Василий Иванович от досады только хлопнул себя руками по халату. 
      "Опять за свое! Строптив, точно покойная Авдотьюшка!"-огорченно подумал 
он. 
      ...Отец и сын завтракали. Был филипповский пост. На столе стояло одно 
постное: жареная рыба, моченые грибы, кислая капуста, соленые огурцы и любимое 
блюдо Александра Васильевича - тертая редька. 
      После того как Прошка окатил молодого барина холодной водой, он ел с 
аппетитом. Суворов выпил большую чарку водки и теперь закусывал, рассказывая 
отцу о военных делах, о том, как он дважды делал поиск на Туртукай и оба раза 
побил турок. 
      - А кроме тебя кто-либо ходил еще за Дунай? - спросил отец. 
      - Как же, ходили. Полковник Репнин. На Марутянский лагерь делал поиск. 
Потерял две пушки и сам с тремя штаб-офицерами попался в плен. Герой! 
усмехнулся Суво