|
оват старый приятель и сослуживец Василия Ивановича,
питомец Петра I, арап Ганнибал.
Однажды генерал Ганнибал заехал к Суворовым. Саше тогда шел двенадцатый
год. Увидев Сашу за чтением Вобана, Ганнибал спросил у Василия Ивановича, в
какой полк он записал сына.
Суворов ответил, что он никуда не записывал сына, потому что хочет, чтобы
Саша служил в гражданской службе.
Ганнибал взбеленился. Он так заворочал своими белками, что Василий
Иванович опешил.
- У тебя один сын, а ты хочешь сделать его приказным? Стыдись, Василий
Иванович! - усовещевал он приятеля.
- Да ведь посмотри, какой он слабенький и худой. С его ли здоровьем
служить в армии? - говорил Суворов.
- В детстве все мы таковы,- ответил арап.- Такой худенький до ста лет
проживет!
И Ганнибал уговорил приятеля записать Сашу в Семеновский полк.
Василий Иванович потом не раз жалел об этом. Он с каждым годом все больше
приходил к мысли, что был прав: никакого особенного дарования к военному делу у
сына, кажется, не обнаруживалось, как Саша ни твердил всегда об этом.
Во время Семилетней войны Саша не усидел на спокойном месте в штабе 1-й
дивизии Фермора, куда его устроил отец, а отпросился в легкий корпус генерала
Берга. После окончания кампании Берг дал о Саше лестный отзыв, как о прекрасном
кавалерийском офицере, написал, что Александр Суворов "быстр в рекогносцировке
и отважен в бою". Но мало ли было в русской армии кавалерийских офицеров, о
которых лестно отзывалось их начальство!
Затем Саша командовал Суздальским пехотным полком.
Это назначение Василий Иванович одобрял. Полковые командиры обычно
присылали солдат в свои поместья помогать во время сенокоса и уборки хлеба,
руками солдат полковые командиры строили усадьбы. Да ведь Саша не такой, как
все: он ни разу не прислал в свои поместья ни одного солдата. Правда, его полк
стоял далеко от Москвы, но при желании можно было перевестись поближе к родным
местам.
Василий Иванович был сам человеком неподкупной честности и не ждал от
сына того, что Саша, по примеру многих полковых командиров, сколотит себе
деньгу на солдатском довольствии. Ему доставляло неприятность другое - сын
тратил на полковые нужды все свое полковничье жалованье. Человеку было уже
тридцать пять лет, пора бы, кажется, наживать добро, а он еще ничего своего не
имеет.
Потом Саша получил в командование бригаду, с которой участвовал в
польской кампании. Театр этот был опять-таки второстепенный, все лучшие
генералы сражались на юге, с турками.
Саша вернулся из Польши генерал-майором, с орденами Александра Невского,
Анны и Георгия 3-го класса, а главное, что всего было приятнее Василию
Ивановичу, - императрица пожаловала Александру Суворову тысячу червонных.
Генерал-майорство и ордена Саша получил уже в сорокалетнем возрасте, в то
время как другие, у которых, вероятно, было больше способностей к военному делу,
продвигались по службе значительно быстрее. Например, Михаил Каменский уже в
двадцать девять лет командовал бригадой и был отправлен к самому королю
Фридриху II учиться прусской тактике. А князь Николай Репнин в двадцать восемь
лет получил генерал-майора и, кроме того, назначение полномочным министром в
Польшу с ежегодным жалованьем в двадцать тысяч рублей.
Вот таким стоило служить в армии и дальше!
Василию Ивановичу было ясно: Саша, как всегда, только из упрямства делает
все по-своему, никаких особенных талантов у него нет. Напрасно он тянул столько
лет солдатскую лямку. Лучше бы обзавелся семьей и: сидел бы дома, смотрел за
поместьями.
Отец знал, что Саша очень самолюбив. Он с детства мечтал о славе:
воображал себя то великим полководцем, то великим писателем.
Василий Иванович считал: из сына тогда не получилось писателя, теперь не
выйдет полководца.
Да разве мало быть просто честным человеком? Разве мало заниматься своими
поместьями, хозяйством? Ведь труд сельского хозяина так же почетен, как и
работа воина.
Василий Иванович не терял надежды на то, что сын наконец послушается его
и выйдет в отставку. Главным доводом его было слабое телосложение сына.
- Ты не вынесешь военной жизни, - постоянно твердил Саше отец.
Он не переставал убеждать Сашу всякий раз, как сын возвращался домой. И
теперь Суворов ждал такого разговора.
"Не проговориться бы, что в Негоештах меня свалила с ног проклятая
лихорадка!" - подумал Александр Васильевич. И тотчас же Суворову вспомнилось,
как в июне, когда был задуман второй поиск на Туртукай, лихорадка так затрясла
его, что он не мог х
|
|