знакомиться с когтями, скрытыми в его бархатных лапах, и этот самый 
презираемый человек, благодаря тому, что он все знает и каждого обязывает своим 
молчанием, внезапно приобретает бесчисленное множество друзей. Еще не 
восстановлен разрушенный город на Роне, а лионские расстрелы уже забыты, и 
Жозеф Фуше становится всеобщим любимцем.
 Обо всем, что происходит в государстве, самые свежие, самые достоверные 
сведения получает Жозеф Фуше; никто не имеет возможности так глубоко заглянуть 
во все извилины событий, как он, вооруженный тысячеголовой, тысячеухой 
бдительностью; никто не осведомлен о силах или о слабостях партий и людей лучше,
 чем этот холодный, расчетливый наблюдатель, с его аппаратом, регистрирующим 
малейшие колебания политики.
 Проходит всего несколько недель, несколько месяцев, и Жозеф Фуше ясно видит, 
что Директория погибла. Все пять руководителей перессорились, каждый строит 
козни и ждет лишь удобного случая, чтобы свалить соседа. Армии разбиты, в 
финансах хаос, в стране неспокойно – дальше так продолжаться не может. Фуше 
чует близкую перемену ветра. Агенты доносят ему, что Баррас тайком ведет 
переговоры с Людовиком XVIII и готов продать республику бурбонской династии за 
герцогскую корону. Его коллеги в свою очередь любезничают с герцогом Орлеанским 
или мечтают о восстановлении Конвента. Но все, все они знают, что дальше так 
продолжаться не может, ибо нацию потрясают восстания внутри страны, ассигнации 
превращаются в ничего не стоящие бумажки, солдаты уже начинают сдавать. Если 
какая-то новая сила не сплотит воедино все усилия – республика неминуемо падет.
 Только диктатор может спасти положение, и взоры всех ищут подходящего человека.
 «Нам нужны одна голова и одна сабля», – говорит Баррас Фуше, втайне считая 
себя этой головой и подыскивая подходящую саблю, Но победоносный Гош и Жубер 
[78] погибли рано, в самом начале своей карьеры, Бернадот [79] все еще корчит 
из себя якобинца, а единственного, о ком знают, что он обладает и саблей и 
головой, Бонапарта, героя Арколе и Риволи, из страха отправили подальше [80] – 
и он теперь без толку маневрирует в песках египетской пустыни. Он так далеко, 
что на него рассчитывать, по-видимому, не приходится.
 Из всех министров один только Фуше уже тогда знал, что этот генерал Бонапарт, 
который, как все думают, пребывает в тени пирамид, на самом деле не так далеко 
и скоро высадится во Франции. Они отправили этого слишком честолюбивого, 
слишком популярного и властного человека за тысячи миль от Парижа; они, пожалуй,
 даже исподтишка облегченно вздохнули, когда Нельсон уничтожил французский флот 
при Абукире [81] , ибо какое значение имеют для интриганов и политиканов тысячи 
погибших, если вместе с ними устранен конкурент! Теперь они спокойно спят, они 
знают, что он пригвожден к армии, и не собираются его возвращать. Ни на один 
миг они не допускают мысли, что Бонапарт может решиться самовольно передать 
командование другому генералу и нарушить их покой; ими предусмотрены все 
возможности, не предусмотрено лишь одно – сам Бонапарт.
 Фуше, однако, знает больше и получает сведения из самых достоверных источников,
 потому что ему-то все передает и доносит о каждом письме, о каждом мероприятии 
самый лучший, самый осведомленный и преданный из оплачиваемых Фуше шпионов – не 
кто иной, как жена Бонапарта Жозефина Богарнэ. Подкупить эту легкомысленную 
креолку было, пожалуй, не очень большим подвигом, ибо, вследствие своей 
сумасбродной расточительности, она вечно нуждается в деньгах, и сотни тысяч, 
которые щедро выдает ей Наполеон из государственной кассы, исчезают как капли в 
море у этой женщины, которая приобретает ежегодно триста шляп и семьсот платьев,
 которая не умеет беречь ни своих денег, ни своего тела, ни своей репутации и к 
тому же находится в ту пору в дурном настроении. Дело в том, что пока маленький 
пылкий генерал, собиравшийся взять ее с собой в скучную страну мамлюков [82] , 
пребывал на поле брани, она проводила ночи с красивым милым Шарлем, а быть 
может, и с двумя-тремя другими, вероятно, даже со своим прежним любовником 
Баррасом. Это, видите ли, не понравилось глупым интриганам-деверям Жозефу и 
Люсьену, и они поторопились донести обо всем ее вспыльчивому, ревнивому, как 
турок, супругу. Вот почему ей нужен человек, который помог бы ей, который 
следил бы за братьями-шпионами и контролировал их корреспонденцию. Это 
обстоятельство, а заодно и некоторое количество дукатов [83] – Фуше в своих 
мемуарах прямо называет цифру в тысячу луидоров [84] – заставляют будущую 
императрицу выдавать Фуше все секреты и в первую очередь самый важный и самый 
грозный секрет: о предстоящем возвращении Бонапарта.
 Фуше довольствуется тем, что он осведомлен. Разумеется, гражданин министр 
полиции и не думает информировать свое начальство. Прежде всего он укрепляет 
свою дружбу с супругой президента, в тиши извлекает пользу из полученных им 
сведений и, по обыкновению хорошо подготовленный, идет навстречу решению, 
которое, как он отлично понимает, не заставит себя долго ждать.
 11 октября 1799 года Директория поспешно призывает Фуше. Зеркальный телеграф 
передал невероятную весть: Бонапарт самовольно, без вызова Директории, вернулся 
из Египта и высадился во Фрежюсе. Что делать? Арестовать ли тотчас же генерала, 
который, не получив приказа, как дезертир, покинул свою армию, или принять его 
вежливо? Фуше, представляясь еще более удивленным, чем искренне удивленные 
известием члены Директории, советует им быть снисходительными. Выждать! 
Выждать! Ибо Фуше еще не решил, выступит ли он на стороне Бонапарта или против 
него, – он предпочитает дать развернуться событиям. Но пока потерявшие голову 
члены Директории спорят, помиловать ли Бонапарта, несмотря на его дезертирство, 
или арестовать его, народ уже сказал свое слово. Авиньон, Лион, Париж встречают 
его как триумфатора, во всех городах на его пути устраивают иллюминации, и 
публика в театрах, когда со сцены сообщают о его возвращении, встречает эту 
весть ликованием: возвращается не подчиненный, а повелитель, могучий и властный.
 Едва он прибыл в Париж, в свою квартиру на улице Шантерен (вскоре ее назовут в 
его честь улицей Побед