орода следующей надписью: 
«Лион боролся против свободы – Лиона больше нет».
 Никто не осмеливается возражать против безумного предложения – превратить 
второй по величине город Франции в груду развалин. Мужество покинуло 
французский Конвент с тех пор, как нож гильотины зловеще сверкает над головой 
каждого, осмеливающегося хотя бы шепотом произнести слова «милосердие» или 
«сострадание». Напуганный собственным террором. Конвент единогласно одобряет 
варварское решение, и Кутону [38] – другу Робеспьера – поручается исполнить его.

 Кутон, предшественник Фуше, сразу постигает страшные, смертоубийственные для 
республики последствия задуманного уничтожения самого большого промышленного 
города страны со всеми его памятниками искусства. И с первого же мгновения он 
решается саботировать поручение Конвента. Чтобы осуществить это, нужно пустить 
в ход лукавое притворство. Поэтому свое тайное намерение пощадить город Кутон 
прячет за хитростью, – он чрезмерно восхваляет безумный декрет. «Граждане 
коллеги, – восклицает он, – мы пришли в восхищение, прочитав ваш декрет. Да, 
необходима разрушить город, и пусть это послужит великим уроком для всех, кто 
мог бы осмелиться восстать против отечества. Из всех великих и могущественных 
мер воздействия, применявшихся Национальным Конвентом, от нас до этих пор 
ускользала лишь одна: полное разрушение… но, будьте спокойны, граждане коллеги, 
и заверьте Конвент, что мы разделяем его воззрения и точно исполним его 
декреты». Однако, приветствуя таким гимном возложенное на него поручение, Кутон 
вовсе не собирается его исполнять, довольствуясь чисто показными мероприятиями. 
Ранний паралич сковал его ноги, но его решимость нельзя поколебать; он 
приказывает отнести себя в носилках на рыночную площадь Лиона, ударом 
серебряного молота символически отмечает дома, подлежащие разрушению, и 
уведомляет трибунал об ужасной мести. Этим он успокаивает разгоряченные умы. В 
действительности же под предлогом недостатка рабочих рук он посылает лишь 
нескольких женщин и детей, которые для проформы делают по десятку вялых ударов 
заступом, и приводит в исполнение лишь несколько смертных приговоров.
 Город уже облегченно вздыхает, радостно пораженный неожиданной милостью после 
столь грозных решений. Но и террористы не дремлют, постепенно они начинают 
догадываться о снисходительных намерениях Кутона и силой принуждают Конвент к 
насилию. Окровавленную, раздробленную голову Шалье как святыню привозят в Париж,
 с пышной торжественностью показывают Конвенту и для возбуждения народа 
выставляют ее в соборе Нотр-Дам. Все нетерпеливее выдвигают они обвинения 
против кунктатора [39] Кутона: он слишком вял, слишком ленив, слишком труслив, 
недостаточно мужествен, чтобы осуществить такую примерную месть. Здесь нужен 
беспощадный, надежный и искренний революционер, не боящийся крови, способный на 
крайние меры, – железный и закаленный человек. В конце концов Конвент уступает 
их требованиям и посылает на место слишком снисходительного Кутона самых 
решительных своих трибунов – порывистого Колло д'Эрбуа (о котором легенда 
повествует, что в бытность его актером он был освистан в Лионе и потому 
является самым подходящим человеком, раз нужно проучить граждан этого города), 
а с ним радикальнейшего проконсула, прославленного якобинца и крайнего 
террориста – Жозефа Фуше; они должны стать палачами несчастного города.
 Действительно ли неожиданно призванный для свершения кровавого дела Жозеф Фуше 
был палачом, «кровопийцей», как в то время называли передовых бойцов террора? 
Судя по его словам – это так. Едва ли кто-нибудь из проконсулов вел себя в 
порученной ему провинции решительнее, энергичнее, радикальнее, революционнее, 
чем Жозеф Фуше; он беспощадно реквизировал, грабил церкви, опустошал сундуки и 
душил всякое сопротивление. Однако – и это чрезвычайно характерно для него! – 
только в словах, приказах и запугиваниях проявляется его террор, ибо за все 
время его правления ни в Невере, ни в Кламси не пролилось ни капли крови. В то 
время как в Париже гильотина работает словно швейная машинка, в то время как 
Каррье [40] в Нанте сотнями топит «подозрительных» в Луаре и по всей стране 
идут расстрелы, убийства и охота на людей, Фуше в своем округе не совершает ни 
единой политической казни. Он знает – и это лейтмотив его психологии – трусость 
большинства людей, он знает, что дикий, сильный террористический жест большей 
частью способен заменить террор как таковой, и когда впоследствии, в эпоху 
пышного расцвета реакции, все провинции обвиняют своих былых повелителей, то 
все его округа могут сообщить только о том, что он все время грозил смертью, но 
никто не может обвинить его ни в одной казни. Итак, совершенно очевидно, что 
Фуше, назначенный палачом Лиона, не любит крови. Этот холодный, расчетливый, 
бесчувственный человек, этот калькулятор и расчетливый игрок, скорее лисица, 
чем тигр, не нуждается в запахе крови для возбуждения нервов. Он неистовствует 
и угрожает (оставаясь внутренне спокойным) на словах, но никогда не требует 
казней ради наслаждения убийством, как те, кто одержим властью. Инстинкт и 
благоразумие (а не гуманность) заставляют его уважать человеческую жизнь, пока 
его собственная жизнь в безопасности: он угрожает жизни и судьбе человека лишь 
тогда, когда ставится под угрозу его собственная жизнь или выгода.
 В этом одна из тайн почти всех революций и трагическая судьба их вождей: все 
они не любят крови и все же вынуждены ее проливать. Демулен, сидя за письменным 
столом, требует с пеной у рта суда над жирондистами; но, услыхав в зале суда 
смертный приговор двадцати двум человекам, которых сам же посадил на скамью 
подсудимых, он вскочил и, дрожащий, смертельно бледный, в отчаянии выбежал из 
зала: нет, этого он не хотел! Робеспьер, поставивший свою подпись под тысячами 
роковых декретов, за два года до этого восставал в Национальном собрании против 
смертной казни и клеймил