орхнули в свой 
автомобиль и укатили в Италию. Так было объявлено. На самом же деле они 
вернулись по боковой дороге и провели уик-энд у пылающего камина в домике Одри, 
радуясь своему счастью и не думая о том, что о них скажут светские хроникеры. 
Журналисты же вели себя так, словно Одри не просто обманула их бдительность, но 
и была сама обманом похищена человеком, который сделал это исключительно в 
своих личных целях. Злобу вызывала «опекунская» забота Мела. Многие считали, 
что он ее «не заслуживал». Предсказывалось, что Одри очень скоро начнет 
раздражать «командирская» натура Мела. И, потом, не завершились ли два его 
предшествующих брака разводом? А как насчет разницы в возрасте между ними – 
целых двенадцать лет?!
 Прозвучал намек и на то, что сама «Ундина» – это предостережение людям, 
подобным Мелу:
 они женятся на тех, кто им не ровня.
 Двое на вокзале в Люцерне вели себя так, словно играли в «прятки», как дети. 
Секретарша Одри подала знак, вынув носовой платок. Он означал, что путь 
свободен. Молодожены вышли из зала ожидания, хорошо укутанные от холода и от 
журналистского любопытства. Они стояли и смеялись, довольные, а их чемоданы, 
кейсы грузили через окошко в купе экспресса, который отправлялся в Рим. Но не 
таким веселым было прибытие в столицу Италии. Они столкнулись с теми живыми 
существами, которых фильм ф. Феллини «Сладкая жизнь» назовет «paparazzi». Там 
их были десятки, убегающих с места преступления. Одри и Мел запрыгнули в 
поджидавшую их студийную машину. Но журналистов не так-то легко обвести вокруг 
пальца: автомобили, до отказа забитые газетчиками, тут же рванулись за 
молодоженами. Репортеров не обманул и хитрый маневр Мела и Одри: они въехали на 
студию в главные ворота, а потом выехали оттуда через задние ворота. Были 
нарушены все ограничения на скорость, когда они неслись по Виа Аппиа Антика к 
вилле, расположенной на высоких Альбанских холмах неподалеку от Анцио. 
«Paparazzi» прорвались сквозь кордон слуг до того, как закрыли ворота. Они 
колотили в двери, стучали в окна с негодованием людей, которые не верят, что 
несколько минут перед фотокамерой для кого-то могут быть мучительной пыткой. 
Ферреры не выдержали осады, вышли, позволили себя сфотографировать.
 Через два часа наступила тишина. Укрытая темнотой, Одри вышла перед сном на 
улицу подышать чистым холодным воздухом Кампаньи. И тут десятки фотовспышек 
озарили ночь. Это была какая-то электрическая буря. До того, как она вбежала 
обратно в дом, Одри успела заметить силуэты фигур, облепивших деревья и 
торчавших из кустов.




  СОВЕЩАНИЕ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ 


 Мел следил за здоровьем Одри. Он мог быть крайне жестким и требовательным. 
«Нет, дорогая, только молоко», – обычно отвечал он на ее просьбу о глотке виски 
перед сном. Их вилла могла выдержать длительную осаду. С ближних ферм 
доставляли им мясо и свежие яйца. Овощи поступали с огорода хозяина, на земле 
которого была расположена вилла. На их собственном участке зрел великолепный 
виноград. Одри научила свою кухарку-итальянку жарить яичницу с ветчиной 
по-американски, а та показала Одри, как готовить итальянские блюда. Именно 
здесь Одри полюбила макароны. «От этого вы поправитесь», – говорила она всем, 
кому готовила макароны. Рыба, которую подавали с рисом, шафраном и спаржей, 
была частью меню, помогавшего ей сохранить завидную фигуру. Проходили тревоги, 
уходили в прошлое и ее болезни. У деревенского пекаря Одри научилась печь 
домашний хлеб. И, к своей великой радости, она обнаружила, что забеременела.
 Дом, семья, дети – вот то, что было утрачено многими или подвергалось 
опасности в годы войны. Теперь больше всего на свете Одри хотела именно этого: 
дома, семьи, детей.
 У молодоженов возникла проблема, характерная для людей в их положении: как 
обеспечить свое семейное благополучие? Одри и Мел жили на пределе – а порой и 
выходили за пределы – своих доходов. Одри получала очень мало, если принимать 
во внимание ту славу, которой она так быстро достигла. За «Ундину» ей заплатили 
30 тысяч долларов (примерно 10 700 фунтов), в два раза больше, чем за «Сабрину».
 Но агенты, адвокаты, проценты для «Парамаунта» и «Ассошиэйтед Бритиш», не 
говоря уже об американских налогах, заметно сократили эту сумму. Мел продолжал 
работать, и они надеялись прожить на его гонорары, поскольку Одри ждала ребенка 
и не могла пополнять семейный бюджет.
 Как-то на виллу к ним приехали Майкл Пауэлл и его партнер Эмерик Прессбургер. 
Пауэлл и Прессбургер поставили танцевальный фильм «Красные туфельки», одну из 
любимых лент Одри. В их кинокартинах сочетались великолепное оформление, 
богатое воображение, оригинальный сюжет. Пауэлл смотрел на хозяев виллы 
взглядом одобрительным, но не лишенным критичности. Он отметил «ум и чутье» 
Одри, «ее континентальное изящество в единстве с простотой и естественным 
ощущением формы». Но в своих мемуарах сухо добавлял: «У нее была фигура, 
необходимая ей именно в том году». Он видел ее в «Ундине», где Мелу помогала 
его сухость, а очарование и талант Одри восполняли недостаток голосовых данных 
у нее, что особенно бросалось в глаза в том огромном театре на Сорок Шестой 
улице. «Одри, – писал Пауэлл, – принадлежала к числу женщин, которые отдают 
либо все, либо ничего. Не знаю, как (Мелу) удалось зажечь этот факел, но, 
клянусь небом, он запылал!» Он понаблюдал за их счастливым времяпрепровождением 
на лоне природы и пришел к выводу, что они «сбегают от обязательств и ловушек… 
из Америки в Европу». И он предложил помочь им в этом «побеге» – экранизировать 
«Ундину». Феррер не произвел на Пауэлла впечатления хорошего актера. «В нем нет 
теплоты, ему нечего дать зрителю. Умный – да, добрый – отнюдь». Но, вероятно, 
Пауэлл уже почувствовал, что у Мела может возникнуть желание стать продюсером. 
И тогда они будут соперниками.
 Пауэлл и Прессбургер начали обдумывать пост