сельсиор», столь же быстро и безошибочно угадал ее достоинства. Он взял её 
маленькую ручку в свою большую руку, ощутив в этом скромном пожатии 
застенчивость и, словно репетируя сцену из их будущего фильма, шутливо 
произнес:
 – Ваше королевское высочество.
 Она ответила:
 – Надеюсь, я не подведу вас.
 Уильяму Уайлеру приходилось успокаивать Одри, которая была в ужасном состоянии.
 Она узнала, что Уайлер хотел видеть в этой роли Джин Симмонз, которая уже 
достигла вершин звездной славы. Но Симмонз была связана контрактом с Говардом 
Хьюзом, миллионером-затворником. Он не позволял ей сниматься у кого-то другого 
ни на каких условиях. Разочарование, пережитое из-за этого Уайлером, чуть было 
не поставило крест на фильме. И потому Одри с самого начала понимала, что 
надевает туфельки, предназначенные для другой «принцессы».
 Было решено весь фильм делать в Риме. Картины, снимавшиеся полностью «на 
натуре», даже на всесильном Голливуде еще не стали в то время обычным явлением. 
Об этом упомянули даже в титрах. Но Уайлер не учел того, в какой раскаленный ад 
может превратиться Рим летом. А лето 1952 года оказалось одним из самых жарких 
в истории, а высокая влажность сделала из города настоящую парилку. Интерес 
обитателей и гостей итальянской столицы к тому, что на улицах Рима будет 
сниматься кино, осложнил работу. Кроме того, съемки пришлись на разгар 
туристского сезона. Работа то и дело прерывалась из-за всякого рода 
непредвиденных помех. А для Грегори Пека, единственной крупной звезды из всего 
состава исполнителей, съемки стали настоящей пыткой. Их, к примеру, приходилось 
часто останавливать из-за того, что римляне и туристы толпами собирались у тех 
самых достопримечательностей, где должны были прогуливаться никем не узнанные 
репортер с принцессой-беглянкой.
 В сценарии очень тонко выявлялось то, как принцесса открывает для себя радости 
жизни. Та свежесть, которую привнесла в него Одри, вызывала ощущение, что она 
сама тоже узнает эти радости впервые. Ей удавалось блистательно передать 
удовольствие, испытываемое знаменитостью, которую все вдруг перестают узнавать: 
ощущение внезапной и радостной свободы после постоянного надзора. Она теперь 
может пойти, куда захочет, может нарушить правила дворцового этикета и есть на 
улице мороженое. Удачно показывает Одри «греховное наслаждение» юной принцессы 
в тот момент, когда прическа, предназначенная для того, чтобы носить тиару, 
укорачивается парикмахером, становится прической «гамена».
 И пока Одри бродит по улицам как принцесса-инкогнито и радуется простым 
удовольствиям простых людей, начинаешь понимать, что на свою первую прогулку 
вышла не только принцесса, но и новая кинозвезда. Ни она, ни ее Анна никогда 
больше не испытают такого невинного и ничем не замутненного счастья. Между 
ролью и ее исполнительницей возникает почти полное соответствие. Все поступки 
Анны предельно просты, но так как зритель знает, кто она на самом деле, каждое 
ее действие, каждое чувство воспринимается с особым интересом. А благодаря тому,
 что фотограф, сопровождающий Пека (его играет Эдди Альберт), тайком делает 
снимки «ее королевского величества», любая вполне банальная сцена становится 
весьма напряженной и интригующей.
 Все это зависит от убедительности фона, от погоды, от времени дня или ночи, от 
шума бурлящего вокруг мира – всего того, чем очень трудно управлять где бы то 
ни было, а в Риме почти невозможно. Работа над «Римскими каникулами» и 
отдаленно не напоминала каникулы. Казалось, что этот вечный город создан для 
того, чтобы испытывать терпение создателей фильма. Улицы приходилось закрывать, 
огораживать памятники, вызывая неудовольствие туристов. Направо и налево 
раздавались взятки всем, кто обладал хоть какой-то властью. Но эта власть 
умалялась и исчезала с наступлением сумерек. Из-за этих обременительных хлопот 
Уайлер принужден был предельно сократить число дублей на каждую сцену. Для Одри 
это было настоящим подарком судьбы. Уайлер был известен своей требовательностью.
 Он заставлял актеров повторять одну и ту же сцену снова и снова. Если бы 
«Римские каникулы» снимались в студии, то режиссерская взыскательность имела бы 
драматические последствия для творческого самочувствия актеров. Особенно для 
Одри, у которой лучшими всегда были первые дубли.
 Фильм снимался на черно-белой пленке. Цвет мог бы влететь в копеечку в те дни, 
когда для создания цветного фильма требовались особые условия, которые 
невозможно было создать на каждой улице или на римских площадях. Это тоже было 
немалым преимуществом: удалось избежать рекламной красивости фильма, которую, 
очевидно, привнес бы цвет. Эта черно-белая лента обладает особым видовым 
обаянием. Фильм можно остановить в любом месте, и всякий кадр будет выглядеть 
как хорошая журнальная фотография: простая, ясная и реалистическая. Для 
американских кинозрителей места, посещаемые Одри Хепберн и Грегори Пеком, в 
50-е годы были чем-то очень далеким и незнакомым: «Похитители велосипедов» де 
Сики был, по сути, единственным «натурным» фильмом, показанным в США до выхода 
«Римских каникул». Американцы, узнавшие Рим на экране, были чаще всего теми 
солдатами, которые входили в «открытый город» в конце войны. И вот теперь, сидя 
в темном кинозале, они возвращались в «вечный город», и уже не с триумфом 
победы в глазах, а с ностальгией по невозвратному.
 Помня об уроках, полученных во время съемок «Секретных людей», Одри старалась 
сохранить энергию: почти ни с кем не разговаривала, выпивала только один бокал 
шампанского за ленчем. Перед тем как предстать перед камерой, уходила в себя, 
отыскивала нужные эмоции, забывала об игре, постоянно при этом рассчитывая на 
то, что камера сумеет уловить «главное». И камере неизменно это удавалось. 
Поездка на мотороллере с Пеком,