которая на экране длится всего несколько минут, 
снималась шесть дней. Но признака бесконечных съемочных неполадок и переделок в 
эпизоде незаметно. Все происходит легко, естественно, весело и трогательно.
 Только один странный, но многозначительный момент нарушает очарование 
невинности героини и Одри. Это случилось как раз перед тем, как принцесса 
рассталась с газетчиком у ворот посольства ее страны, за которыми она сейчас 
исчезнет еще раз (и на этот раз навсегда!). Прощаясь, Одри слишком чувственно 
целует Пека в губы. То, как снят этот кадр – в полусилуэт с очевидными 
признаками желания в выражении лиц обоих, – делает Одри неожиданно для зрителя 
значительно старше, раскрывая новые творческие возможности звезды-дебютантки.
 Финал «Римских каникул» – одна из тайн обаяния этого фильма. Чувство, которое 
вызывает в зрителе фильм, – это ощущение освобождения. Но ключевая идея 
последних кадров – это идея самопожертвования. Не смерть разлучает героев, как 
в «Ромео и Джульетте», а долг. Принцесса удаляется за стены своего дворца. 
Единственный раз, когда она вновь встречает своего возлюбленного, – это 
официальная пресс-конференция, но здесь рамки протокола разделяют их надежнее, 
чем тюремная решетка.
 И вот газетчик одиноко бредет но мраморным залам, выходя на улицу – к своему 
рабочему месту. Остается ощущение одиночества – чувство, которое очень редко 
можно было встретить в голливудских фильмах той поры. Оглядываясь назад, 
думаешь, что смотришь «Историю монахини» в обратном порядке. Вместо того чтобы 
поступиться своими обетами, персонаж Одри остается верным им, сохраняя тем 
самым особое очарование этой неприхотливой истории и… свое собственное.




  МУЖЧИНЫ В ЕЁ ЖИЗНИ 


 В сентябре 1952 года должны были завершиться съемки «Римских каникул». 
Несколько раз Джеймс Хэнсон прилетал в Рим, надеясь убедить Одри назначить день 
свадьбы. Фотографии в журнале «Лук» запечатлели Хэнсона, восклицающего: «Черт 
побери!» – при виде Одри, которая вплетает шиньон для поддержания тиары в сцене 
с «бедной маленькой принцессой» в зале посольства. Предваряя грядущие события, 
автор из журнала «Лук» добавляет (в скобках):
 «Они поженились в прошлом месяце». На самом же деле они так и не поженились.
 Одри и ее жених все-таки назначили день бракосочетания на 30 сентября 1952 
года. На церемонию в приходскую церковь было приглашено двести гостей: это 
венчание могло быть событием года в Хаддерсфильде. Дружкой невесты согласилась 
стать Шарон Дуглас, дочь тогдашнего американского посла Льюиса Дугласа. Уже 
привозили и приносили подарки, но церемонию внезапно пришлось отменить: съемки 
«Римских каникул» затягивались. В то утро, которое должно было стать свадебным, 
Хэнсон приехал в аэропорт Нортхолт в Лондоне и ожидал там прилета своей невесты 
из Рима. У них было всего четыре часа до отлета в Нью-Йорк. Свадебное платье, 
которое Одри сшила в Риме, отправлялось вместе с ними. У нее едва было время на 
то, чтобы примерить его и поразмыслить над тем, как она могла бы выглядеть в 
роли миссис Джеймс Хэнсон. Джильберт Миллер отвез ее в лимузине в Вест-Сайд на 
репетиции возобновленной «Жижи». Потом у Одри было гастрольное турне. Новая 
дата бракосочетания не назначалась. Хэнсон улетел заниматься бизнесом в Торонто.

 Если эти двое были влюблены друг в друга, то странно, что они не поженились в 
США или Канаде. Покидая Лондон, они особо подчеркивали в интервью прессе, что 
нет и речи ни о каких размолвках между ними. Они планируют пожениться в течение 
следующих трех месяцев. Хэнсон добавлял: «Мы будем жить в Нью-Йорке, Лондоне и 
Онтарио, там, где у меня имеются деловые интересы». На самом же деле тут была 
не просто размолвка, но нечто более серьезное. Хоть они и не говорили об этом 
вслух, но между ними образовалась пропасть по причине пришедшего к Одри 
горького прозрения: если такова жизнь с ним, когда они еще не связаны узами 
брака, то она вряд ли станет лучше после заключения союза. Другими словами, 
теперь Одри гораздо больше была влюблена в свою артистическую карьеру, чем в 
жениха.
 В Риме она работала со знаменитостями и была в центре всеобщего внимания. Она 
закончила съемки под заверения Уайлера, что может стать «одной из величайших 
кинозвезд мира». Романтические обеты, данные Хэнсону – именно до них 
сократилась иссякающая любовь за эти годы, – уже все меньше и меньше для нее 
связывались с будущим. «Я почувствую себя замужней только тогда, когда 
по-настоящему буду замужем, – сказала она в начале 1952 года. – Я не желаю, 
чтобы кто-либо задавал мне вопрос:
 «Были ли вы замужем раньше?» Она понимала, что, выбрав кинокарьеру, сможет 
ощутить себя «по-настоящему замужем». Она и Хэнсон пришли к неизбежному и 
разумному выводу: они решили расстаться друзьями.
 Объявили они об этом в ноябре 1952 года, когда Одри играла «Жижи» в Чикаго. 
Хэнсон приехал туда из Торонто, и они обо всем договорились. «Когда мы оба 
сделаем себе карьеру, возможно, мы вновь вернемся к этому вопросу, – сказала 
Одри. Она уже заботилась о том, чтобы выглядеть логичной, а не влюбленной. – 
Так как мы не собираемся вступать в брак, кажется вполне разумным разорвать 
помолвку… Если бы мы были мужем и женой, то виделись бы не чаще – конечно, было 
бы немного тоскливо… и потому я решила, что это Не лучший климат для нормальной 
жизни». Это говорит о значительных переменах во взгляде Одри на саму себя. До 
того времени в ее заявлениях для публики звучали опасения, что если она 
проведет ночь на кухне, готовя еду мужу, то утром явится на студию, забыв свою 
роль. Прежде она рассматривала брак с точки зрения карь