лишь незначительную часть этого времени Ада и Джон провели в Англии, в Лондоне 
же они были совсем немного – всего несколько недель. Дом на Аддисон-роуд, где 
они когда-то были так счастливы, теперь вызывал дурные воспоминания: смерть 
спаниеля Криса; здесь часто бывала Маргарет в ранний период ее дружбы с 
супругами Голсуорси. Поэтому неудивительно, что как только в начале ноября они 
вернулись в Лондон, то сразу же начались поиски нового жилья. Они осмотрели две 
квартиры – одну в Темпле, другую в доме 1-а по Адельфи-террас, которая им 
подошла. В этом же доме жил и Дж. М. Барри.
 Еще когда они были в Кортине, Голсуорси получил письмо от Ральфа Моттрэма, 
предлагавшего написать его биографию. Голсуорси дал согласие, но выдвинул 
условие, что в ней не должно быть подробностей его личной жизни, а лишь 
характеристика его творчества. Основным источником информации Моттрэма стала 
Ада, с которой они были так хорошо знакомы: «Я его секретарь и страж», – писала 
она Моттрэму. Книга так и не была опубликована [85] , но некоторая информация, 
полученная Моттрэмом из писем Ады, по-новому освещает жизнь Голсуорси в тот 
период, и особенно его отношение к критике, с которой он столкнулся:
 «Что касается общественной жизни, невозможно и на секунду представить себе, 
чтобы Дж. Г. оставался в стороне от нее. Это правда, что он решил не вступать 
ни в какие партии, общества, союзы и т. д. и всегда отстаивал свою 
независимость... Ну так что же? Критики окрестили его борцом, они терпеть не 
могут, когда он пишет стихи, «Мимолетную грезу», «Гостиницу успокоения» – то 
есть любое произведение, большое или маленькое, темой которого является 
«красота». Они сразу начинают опасаться, что он сложил оружие».
 В этом заключались трудности Голсуорси: он хотел быть творцом и в то же время 
не мог не откликнуться на то, что затронуло его душу. Даже в его прозе есть 
некая назидательность, на что указал Конрад, когда Голсуорси отправил ему для 
чтения рассказ «Соломенная корзинка». «Во всем, что Вы пишете, я ощущаю 
присутствие того озера, зажечь которое спустился ангел. Это начинает меня 
беспокоить».
 А теперь ему предложили обследовать бойни – задание, которое, при его любви к 
животным, должно было вызвать у него особое отвращение и в то же время чувство 
огромного сострадания. Голсуорси отдался этому со свойственной ему 
обстоятельностью, ни разу не дрогнув при виде всех открывшихся ему ужасов, но 
пребывал в состоянии огромного напряжения. «Только что занялся бойнями, и это 
захватило все мои мысли, – пишет он Маргарет Моррис. – Во вторник посетил 
скотобойню в Ислингтоне – это отвратительное зрелище. Я никогда не сознавал до 
конца, насколько это отвратительно».
 Его отчет о проделанной работе, напечатанный сначала в «Дейли Мейл», а затем 
вошедший в сборник «Связка», свидетельствует о том, что им было проведено 
исследование, очень похожее на изучение тюрем несколько лет ранее. Как обычно, 
он начал обследование с математических подсчетов: ежегодно забивается 1 850 000 
голов крупного рогатого скота, 8 500 000 баранов и 3 200 000 свиней. Он 
допускает, что в его расчетах может быть ошибка до миллиона единиц; тем не 
менее они красноречиво указывают на то, какое огромное количество животных 
забивается для употребления в пищу, но до сих пор не существует законов о том, 
чтобы это делалось более гуманно. Это задание, малоприятное для каждого, для 
человека чувствительного было почти невыносимым, но он исследовал все до конца, 
а затем не пожалел времени и сил, чтобы собранные им факты стали достоянием 
широкой общественности. Как писал он своему старому другу Дж. В. Хиллсу: «Мне 
хочется, чтобы был принят простой краткий закон, включивший в себя предложения, 
изложенные в статьях, который заставил бы местные власти строить 
государственные бойни, и там, где они появятся, закрыть частные».
 Статьи Голсуорси привлекли внимание общественности к этой проблеме, однако 
проделанная им работа не привела ни к каким законодательным акциям. У Голсуорси 
же эта деятельность отняла много времени и энергии. Ему вообще с каждым годом 
становилось все труднее сосредоточиться на своих литературных занятиях. И Ада 
ничего не хотела (или не могла) сделать, чтобы оградить его от посторонних дел. 
12 ноября она пишет Моттрэму; «После появления в свет брошюрки с текстом «О 
любви к животным» (написанной в Америке для «Дейли Мейл») он постоянно работает 
в нескольких направлениях, идя навстречу постоянным просьбам редакторов газет и 
журналов... Не проходит и недели, чтобы у него не спросили мнение по 
какому-нибудь вопросу, а уж интервью, статьи, речи, заседания в президиумах и 
прочее – каждые несколько дней!»
 Постановки его пьес также отнимали много времени: 23 ноября в Кингсуэй-тиэтр 
наконец-то состоялась премьера «Старшего сына», и в тот же день Голсуорси 
побывал в Оксфорде на репетиции новой постановки «Простака». Аде такая 
насыщенная событиями жизнь доставляла истинное удовольствие, но сам Голсуорси, 
похоже, начинал ощущать усталость и разрушительное действие этой суеты. «Я 
ужасно огорчена, что не смогла сегодня вечером вновь сходить на «Старшего сына»,
 но он очень устал, бедняжка...» Как Голсуорси и опасался, пьеса страдала от 
сходства с пьесой Стенли Хьютона «Хиндл просыпается» [86] . Рецензии, по словам 
Ады, были «очень пестрыми», но почти все они отмечали ведущую серьезную 
тональность пьесы: «В ней ощутима авторская индивидуальность... Наиболее ярко 
выражена она, пожалуй, в постоянных грустных нотках...» («Таймс» от 25 ноября 
1912 года). Другие, менее доброжелательные газеты считали пьесу «слишком 
угрюмой, мрачной и неромантичной» для восприятия рядового зрителя («Стандард»). 
«Неплохой успех у знатоков и обычный коммерческий провал», – подводит итоги Ада 
в своей записной книжке.
 Декабрь у Голсуорси, как обычно, прошел в разъездах. 5 декабря они отправились 
в Бристоль: «Завтра вечером он читает лекцию. А я на следующий день выступаю со