создавалось впечатление, что вы находитесь за городом. «Вся моя энергия ушла на 
устройство этого небольшого жилья, – сообщала Ада Моттрэму. – В нем было 
необыкновенно спокойно, тишину нарушал лишь крик фазанов в Холланд-парке». 
Кроме того, они вновь жили недалеко от своих родных: их ближайшими соседями 
были чета Саутеров, которые жили на Холланд-Парк-авеню, а по другую сторону 
парка на Тор-Гарденз жила младшая сестра Джона Мейбл со своим мужем Томасом 
Рейнолдсом. Ада обладала несомненным талантом окружать себя элегантной 
обстановкой: в гостиной стояло ее пианино, располагались коллекции фарфора и 
«великолепные образцы вышивки по шелку, которыми она украшала все вокруг». 
Моттрэм отмечает, что этот дом был в то же время очень современным: в нем была 
ванная комната (редкость в те дни), чтобы приглушить звуки, под ковры был 
положен линолеум, а утренний чай подавали на подносе (что тоже было 
нововведением).
 Хочу еще раз напомнить, что в образе жизни Голсуорси не было ничего 
«богемного». Джон мог высмеивать Форсайтов, но жизненный уклад у них был 
одинаковым: у него не было финансовых проблем, счета оплачивались вовремя; 
питались Голсуорси в определенные часы, их прислуга жила в полуподвальном этаже,
 Ада выходила к ужину в вечернем туалете, а Джон в первые годы семейной жизни 
появлялся в «сюртуке и серых брюках».
 Важное место в их жизни занимал спаниель Крис, которого Ада называла «нашей 
главной собачкой»; он спал на кровати Джона или на одном из диванов и стал 
одним из главных героев «Воспоминаний». Оба Голсуорси очень любили животных. У 
них не было детей – по словам Рудольфа Саутера, его дядя считал, что у Ады 
слишком хрупкое здоровье, и не мог «позволить» ей иметь детей. Поэтому Крис был 
для них как «дитя». Пес появился у них еще в то время, когда они были 
любовниками. Когда он умер, Ада была неутешна. Но относились ли они к животным 
«сентиментально»? Что касается Джона, я определенно могу сказать, что нет. Вряд 
ли может быть сентиментальным человек, который часами наблюдал на бойне, как 
животных режут самым безжалостным образом, чтобы затем описать на бумаге их 
почти человеческие страдания.
 Следовало ожидать, что после долгих лет скитаний по гостиницам за границей 
Голсуорси будут готовы прочно осесть в своем новом доме. К октябрю Ада привела 
его в порядок, но в это же время она стала ощущать, что лондонский климат ей 
вреден. «Я все время вожусь с нашим домиком, – писала Ада Ральфу Моттрэму. – Он 
уже почти совсем готов. Джек ужасно простудился, поэтому мы не смогли уехать на 
уикенд за город. Зимой Норвич не такая черная дыра, как Лондон, здесь я не 
могла даже наслаждаться сегодня утром медного отлива солнцем, которое 
просвечивало через ржавого цвета облака. Вместо этого мне пришлось все время 
закрывать платком нос, чтобы успокоить ощущение щекотки в легких». И, наверное, 
из-за здоровья Ады они решили вновь отправиться в путь, на сей раз в гостиницу 
«Болд-Хед» в Салкомбе в Девоне.
 Здесь они провели зиму 1905—1906 годов, Голсуорси правил гранки «Собственника» 
и написал свою первую пьесу «Серебряная коробка» (первоначально названную 
«Сигаретница»). Голсуорси находил также время интересоваться политикой: 
«Предстоящие выборы очень нас взбудоражили. Не помню, писала ли я Вам, что Джек 
предпринял утомительное путешествие в Лондон и обратно, чтобы проголосовать?» – 
писала Ада Моттрэму в феврале. По словам Мэррота, Гарнету первому пришла идея, 
чтобы Голсуорси написал пьесу для только что возникшей антрепризы Ведренна – 
Баркера [53] ; сначала Голсуорси отказался, но все же эта мысль «засела» у него 
в голове, и в начале 1906 года он принялся за работу. «Я пишу пьесу, – сообщает 
он Моттрэму, – надеюсь закончить ее на этой неделе. Я хотел бы, чтобы ее 
поставили, но мало в это верю. Театральным режиссерам приходится просматривать 
за неделю до сорока пьес, а у меня нет оснований полагать, что моя пьеса лучше 
других».
 Голсуорси был настроен слишком пессимистично. «Серебряная коробка» была 
принята к постановке с быстротой, почти уникальной в истории театра. Автор 
отдал пьесу в субботу, в воскресенье ее прочли и Грэнвилл-Баркер, и Бернард Шоу,
 а в понедельник Баркер сообщил, что ее будут ставить.
 Решение Голсуорси писать пьесу явилось, скорее всего, следствием тех 
трудностей, которые он испытывал в работе над романом «Даная». Читая фрагменты 
этой книги, опубликованной Адой после смерти писателя (что было не очень мудрым 
поступком с ее стороны), мы можем понять, почему Голсуорси пребывал в унынии. 
Сюжет развивается очень вяло, образы безжизненны, их слишком много, и они 
скучны (некоторые из них появились вновь в романе «Усадьба», но в более 
завершенном виде). Молодой Джолион, вновь выступающий в роли «комментатора», 
неуклюж. Раньше он был поклонником главной героини Данаи, теперь же это некий 
прихлебатель без определенных занятий. За обеденным столом у Энтони, отца Данаи,
 он скучно рассуждает о негативных сторонах христианства и буржуазного общества.
 Исходя из всего этого, Голсуорси решил сжечь эту рукопись (однако, как 
выяснилось, оставался еще экземпляр).
 Молодой Джолион также на ближайшие четырнадцать лет исчез из поля зрения 
писателя; несомненно, он наскучил Голсуорси, как, впрочем, и другие участники 
обеда у Энтони!
 Поэтому работа над пьесой принесла ему чувство явного облегчения. Работа 
продвигалась легко, и уже в начале марта Голсуорси обратился к Гарнету за 
советом и критическими замечаниями, которые тот сразу же детально изложил. 
(Гарнет сам одно время писал пьесы, но безуспешно. Поэтому мгновенный успех 
Голсуорси должен был немного его уязвить.) «Пьеса хороша и в настоящем виде, – 
писал он, – но будет лучше, если кое-что Вы все же переделаете». И далее он 
прилагает целый перечень необходимых, с его точки зрения, изменений. С