И наконец наступал великий час, появлялась мама, «очень красивая в своих 
парадных серьгах, с локонами, ниспадающими на шею», подъезжали экипажи с 
гостями, «Генри важно шагал через холл, позади него шла очередная пара... 
миссис и мистер Грим...» Но вот мама говорила: «А теперь, детка, тебе пора в 
постель», и маленький мальчик, сидевший на ступеньках наверху, должен был 
ухитриться спрятаться от бдительного ока «мадемуазель» или няни. А затем, 
выглядывая из-за перил, услышать: «Ужин подан...» Все это напоминало Ноев 
ковчег, только джентльмены были одеты во что-то черное с ослепительно белой 
грудью, а на леди было побольше туалетов, чем на миссис Ной, к тому же они были 
несколько пышнее ее».
 Но все это был мир взрослых, наблюдаемый лишь с определенного расстояния; 
главную же роль в жизни ребенка, которая сосредоточивалась в детской и классной 
комнатах, играли те, кто управлял этим крошечным государством. «Да» (няня из 
«Пробуждения») уволилась, когда ему было восемь лет, «чтобы выйти замуж – 
подумать только! – за какого-то мужчину!», и тогда же появилась новая 
гувернантка (послужившая прототипом для «тети» Джун Форсайт из «Пробуждения»): 
«Тот год для меня был озарен игрой детского воображения, сраженьями и любовью к 
новой гувернантке».
 В то время он как раз болел корью, и под влиянием гувернантки его детское 
воображение заполнили книжные герои и героини. «В детстве он читал запоем, – 
вспоминала его сестра Мейбл Рейнолдс, – жадно поглощая приключенческие и 
исторические романы, книги о путешествиях, и своей близорукостью был обязан 
главным образом тому, что читал, лежа на полу на животе. Затем разыгрывались 
целые морские и сухопутные баталии, где в ход шло все, подсказанное 
мальчишеским воображением, – оловянные солдатики, игрушечные пушки, лодки, 
кирпичи и тому подобное...»
 С самого начала Джон играл главенствующую роль в жизни своих братьев и сестер 
и был «вожаком во всех наших детских играх в доме и во дворе, он был командиром 
во время боев подушками и капитаном на кораблях, построенных из кроватей и 
ящиков от комодов...». Но «хотя он и стремился «помыкать» нами, делал он это 
очень мягко, и шутки его всегда были очень добродушными», – комментирует Мейбл 
далее.
 Самым близким Джону человеком в кругу его родных была сестра Лилиан. Она была 
тремя годами старше его, очень миниатюрная, и производила впечатление девушки 
хрупкой и застенчивой. Однако это впечатление было обманчивым. Она обладала 
твердым и волевым характером и необыкновенными интеллектуальными способностями. 
Душа у нее была нежная и отзывчивая, к тому же она легко контактировала с 
окружающими.
 Беседы с сестрой во время школьных и студенческих каникул помогали Джону, они 
были первым опытом общения с умом более зрелым и развитым, чем его собственный. 
С ней он впервые обменялся мыслями по вопросам философии и религии, обсуждал 
проблемы социального равенства и его собственные права на сытое существование в 
мире, где так много бедных и страдающих. Спустя несколько лет брак Лилиан с 
австрийским художником Георгом Саутером, человеком еще более радикальных и 
решительных взглядов, чем ее собственные, повлиял на формирование мировоззрения 
молодого Джона Голсуорси.
 На сестру Мейбл, которая была на четыре года моложе, Джон вообще вряд ли 
обращал внимание в те дошкольные годы в Кумбе. Когда Джону исполнилось девять 
лет, он, как и большинство мальчиков из респектабельных семей эпохи второй 
половины правления королевы Виктории, навсегда покинул детскую и в 
сопровождении Джозефа Рамсдена, служащего его отца, направился в Борнмут в 
небольшую подготовительную школу под названием Соджин, принадлежащую доктору и 
миссис Брэкенбери. Должно быть, и об этом путешествии думал Голсуорси, создавая 
сцену, в которой служащий его героя, Сомса Форсайта, Грэдмен напоминает хозяину,
 как сопровождал его в подобной поездке: «Кажется, только вчера я отвозил вас в 
школу в Слоу».
 Викторианская подготовительная школа обычно была небольшим заведением, 
принадлежавшим одной семье, где жена директора школы в соответствии со своим 
характером и наклонностями по-матерински заботилась о маленьких мальчиках, 
отданных под опеку ее мужа. Не надо забывать, что дети в те времена 
пользовались дома значительно меньшей свободой, чем нынешние; они привыкли 
подчиняться строгому распорядку, поэтому особого контраста между школой и домом 
не было. Форд Медокс Форд [6] даже заметил однажды по этому поводу: «Вряд ли на 
любом этапе всемирной истории можно найти человека, более счастливого, чем 
английский школьник восьмидесятых – девяностых годов прошлого века».
 Поэтому не будет преувеличением сказать, что Джон Голсуорси был счастлив в 
Соджине. Борнмут в ту пору был прелестным, не испорченным цивилизацией городком 
с «песчаной почвой, сосновыми лесами и сверкающим, прозрачным морем». Родные 
часто навещали Джонни, как его тогда звали, совершая с ним долгие прогулки по 
обрывистым берегам в церковь святого Суизина, где Джон вместе с другими 
учениками пел в хоре. В школе учились несколько двоюродных братьев Джона, позже 
к ним присоединился Хьюберт, поэтому семейные встречи всегда проходили очень 
весело; мальчики вели раскопки в поисках сокровищ и строили замки из песка.
 Разница в возрасте между Джоном и Хьюбертом была всего полтора года, и когда 
братья стали вместе учиться в школе, они очень сблизились. Хьюберт был «белой 
вороной» в семье Голсуорси, он делал большие успехи в спорте, но был гораздо 
менее интеллектуальным, чем его брат и сестры. Мейбл рассказывала, что Хьюберт 
был более подвижным и выносливым, чем Джон (а также обладал более быстрой 
реакцией), поэтому, несмотря на разницу в возрасте, они были прекрасными 
партнерами в теннисных матчах, проводимых во время каникул в Кумб-Лэе. Они даже