ней Голсуорси. В то же время она обладала всеми достоинствами настоящей леди 
своей эпохи. Она свободно говорила по-французски, пела и немного играла на 
рояле, искусно вышивала, хорошо ездила верхом и «могла продемонстрировать 
меткую стрельбу из лука». Но она редко читала книги и, что больше всего 
раздражало ее сына, «никогда ни над чем не задумывалась». И все же нельзя не 
посочувствовать Бланш, обе дочери которой были «синими чулками», читали 
Эмерсона [5] , бесконечно обсуждали философские и религиозные проблемы. Должно 
быть, порой она чувствовала себя чужой в своей собственной семье; ее родные 
постоянно подвергали сомнению те вещи и понятия, которые для нее самой были 
незыблемыми истинами. Королевская семья, церковь, общественная иерархия – все 
это было для Бланш неотъемлемой частью того мира, в котором она жила. Она не 
могла себе и представить, что мир этот может измениться.
 Философски настроенная Лилиан, пытаясь понять, почему они с матерью так 
непохожи друг на друга, пришла к выводу, что мать ее «жила интересами лишь 
внешнего мира, преуспевая в ведении домашнего хозяйства и выборе фасона платьев,
 в содержании в чистоте комнат, организации обедов, руководстве прислугой и т. 
д.» и «бесконечно страдала от неаккуратности, которая проявлялась главным 
образом в следующем: брошенные где попало иголки и булавки, не убранные на 
место книги, газеты и т. д., ошибки в правописании и в соблюдении правил 
этикета; но больше всего ее раздражала небрежность в одежде».
 Джон и Бланш Голсуорси не очень подходили друг другу, и первые годы их 
супружеской жизни не были особенно счастливыми. Оба обладали сильными 
характерами, и ни один не собирался уступать другому. Но в просторных 
викторианских строениях в Кумбе и позднее на Кембридж-Гейт у Гайд-парка было 
достаточно места, чтобы недовольные друг другом супруги могли бы мирно 
сосуществовать. Они не мозолили глаза друг другу, как обитатели современных 
жилищ, встречались лишь за обеденным столом или во время семейных и светских 
торжеств; у них и в помине не было взаимопонимания, за которое так борются 
сегодняшние мужья и жены.
 И тем не менее финал их совместной жизни был весьма странным и похожим на 
фарс: за два года до смерти мужа, когда тому шел уже девятый десяток, Бланш 
решила, что он уделяет слишком много внимания гувернантке их внуков. Даже не 
выяснив, насколько обоснованны ее подозрения, Бланш собрала чемоданы и ушла от 
мужа, с которым прожила более сорока лет. Она сняла квартиру в Кенсингтоне, и 
Джон остатки своих дней проводил по очереди то у одной, то у другой своей 
замужней дочери.
 Было ли это последним «криком души» после долгих лет замужества, во время 
которого ее так никто и не оценил? Последние пятнадцать лет жизни она провела в 
путешествиях, изучая новые города и новых людей, завязывая скоротечные дружбы, 
а дома «собирая коллекцию фасонов женских шляпок, которые она вырезала из 
журналов и наклеивала в альбом». Наконец-то она смогла стать самой собой и 
заниматься в свое удовольствие самыми обыденными вещами, не рискуя при этом 
быть кем-то раскритикованной.




 Глава 2
 ДЕТИ


 Джон Голсуорси-отец, безусловно, полностью осуществил свои планы, построив дом,
 в котором все было рассчитано на то, чтобы обеспечить счастливое детство его 
детям. На просторах Кумба они могли вдоволь гулять, играть в подвижные игры, 
кататься на пони; у них было даже собственное крикетное поле, на котором во 
время школьных каникул устраивались семейные матчи и мальчики могли поиграть в 
шары или поупражняться с битой. Увлечение Джона-младшего крикетом осталось на 
всю жизнь, хотя сам он не был особенно хорошим игроком; уже будучи взрослым, он 
старался не пропускать матчи между командами Итона и Хэрроу на стадионе Лордз.
 Оттенок сентиментальной ностальгии по собственному детству в Кумбе Голсуорси 
перенес в свои книги, описывая, например, детские годы Джона Форсайта, сына 
Ирэн и молодого Джолиона Форсайта, в «Пробуждении» или создавая короткое эссе 
«Памятные дни». Это было детство, в котором няни и гувернантки играли главную 
роль в мироощущении и сознании своих воспитанников, а мать казалась далекой и 
чужой, не очень важной для детей, отодвинутой на задний план. Таким образом, 
Бланш Голсуорси со всеми ее навязчивыми и суетливыми привычками все же не могла 
всерьез претендовать на привязанность своих детей.
 А в это время маленький мальчик, затаив дыхание, пытался разобраться в 
головоломке жизни его родителей, во внешних проявлениях светских обязанностей 
состоятельных буржуа викторианской эпохи; все происходящее представлялось ему 
спектаклем, где каждое действующее лицо играло свою роль:
 «Прежде всего мне непременно нужно было присутствовать при том, как главный 
садовник выбирает в оранжерее и виноградной теплице ананасы и виноград, 
собирает персики, растущие у южной стены; потом ни в коем случае нельзя было 
пропустить момент, когда отец в сопровождении дворецкого Генри с двумя 
плетеными корзинами откроет дверь, из-за которой на нас повеет причудливой, но 
приятной смесью запахов газа и грибов... Я также должен был постоянно торчать 
на кухне, чтобы видеть, что готовят к столу, и выслушивать, как мне говорят: 
«Все, молодой барин, больше это не трогайте». Затем нужно было понаблюдать, как 
конюх Джордж начищает свои пуговицы, чтобы быть готовым – а к чему, я забыл».