|
походов, требовавших большого напряжения; Джон понемногу писал».
Они действительно много ходили пешком, Ада пишет, что их рекорд составлял «31
милю, пройденную без особой усталости, так как мы дышали чистым горным
воздухом». Этот отдых, как и многие предыдущие, Голсуорси провели в Доломитовых
Альпах – их излюбленном месте.
Весной 1902 года Ада жила уже отдельно от мужа, а в Лондоне они с Джоном, хотя
формально и жили порознь, занимали квартиры, находившиеся по соседству – Ада в
Хауз-Чеймберз в Кемпдене, Джон – на Кемпден-Хилл, в доме 16а – Обри-Уок.
Неподалеку на Холланд-Парк-авеню жили и Георг и Лилиан Саутеры. Все три
квартиры находились в нескольких минутах ходьбы друг от друга. Как нам известно,
Лилиан Саутер с сочувствием относилась к связи брата с Адой, была предана
своей будущей невестке, и ее дом в это время стал центром, фокусирующим
интересы этого небольшого общества. Ральф Моттрэм, впервые посетивший Аду и
Джека в 1904 году, нашел в доме Саутеров настоящее пристанище. Он оставил
описание необычной, но очень приятной атмосферы, царившей в этом семействе.
«Дверь (как и все подобные двери в те времена) открыла горничная в белом чепце
и переднике, она провела меня в огромную, даже чрезмерно огромную студию со
всеми соответствующими атрибутами – мольбертами, занавесями, рамками, красками,
разложенными у стен или сложенными в галерее, в которой достаточно пространства
для большого, хорошо накрытого стола, на котором стояли чашки, тарелки и
настоящий русский самовар на подставке, накрытый специальным соломенным чехлом.
Все это придавало комнате более «домашнюю обстановку», чем бывает обычно в
таких местах. Председательствовала за столом миссис Лилиан Саутер. Ей помогали,
с одной стороны, Джек и Ада, с другой – ее муж. У их ног, наполовину
спрятавшись за материнским платьем или за ковром, возился самый веселый и
необычный из всех мальчишек. Это был Рудо, семи лет от роду».
Самому Ральфу Моттрэму в это время был всего лишь двадцать один год, но Аду он
знал всю свою жизнь, так как его отец до 1900 года был ее доверенным лицом и
опекуном. Когда она объявила о намерении оставить своего мужа майора Голсуорси,
мистер Моттрэм-старший, огорченный ее поступком и не одобривший его, отказался
быть и далее опекуном Ады. Тогда она попросила назначить им своего кузена Джона
Голсуорси, и в 1904 году, когда Голсуорси приехал в Норвич по делам Ады, он
познакомился там с Моттрэмом-младшим. Дружба Моттрэма с Адой и Джоном
продолжалась всю их жизнь, но вначале, когда Моттрэм был еще совсем молодым
человеком, супруги взяли его под покровительство, помогали ему и поддерживали
его литературные наклонности. Вероятно, эта первая поездка в Лондон в октябре
1904 года была значительным событием в жизни молодого провинциала из Норвича.
Тогда же Моттрэм посетил и описал две другие квартиры членов этого кружка –
«холостяцкие» квартиры Джека и Ады, в обстановке которых отразились черты
характеров их хозяев. «Квартира Ады с ее серыми стенами и изящными безделушками
явно описана Голсуорси в качестве квартиры Анонима в романе «Патриций». В
другой раз, – продолжает Моттрэм, – мы завтракали в студии в Обри-Уок, где жена
конюха угощала меня котлетами и яблочным пирогом, а Джек – превосходным
рейнвейном. Мне было позволено увидеть складную кровать, на которой он спал,
покрытую шкурами животных, убитых им во время его первых путешествий. В углу
комнаты находился предмет, назначение которого было абсолютно непонятно для
моего деревенского ума. Им оказалась кабинка турецкой бани – Джон уже тогда
начал страдать от ревматизма, который так мучил его в старости».
Голсуорси привили своему юному гостю и протеже вкус к культурной жизни
Лондона; они считали, что это одновременно и развлечет Моттрэма, и расширит его
кругозор. Джек повел его в Национальную галерею, «чтобы повысить уровень
образования»; они сходили в театр, однако пьеса Зангвилла «Только Мэй-Энн»
оказалась второсортной, да и постановка была неважной; все вместе они побывали
в Картинной галерее королевы [38] , где исполнялась увертюра Чайковского «1812
год»; заходил он с ними и в мастерскую скульптора Суона. Но самое большое
впечатление на чувствительного начинающего писателя произвел завтрак
литераторов в ресторане «Монблан». В своем письме, где Голсуорси приглашал
Моттрэма погостить у них, он упоминал заманчивую перспективу: «Я могу взять Вас
с собой в один скромный ресторанчик, где всегда можно встретить Гарнета [39] ,
а при случае – Хадсона и Беллока! [40] « Отчет об этом завтраке стоит привести
целиком: «Длинный стол был накрыт в колониальном стиле: груботканая скатерть,
груды тарелок и графины с простым красным вином. Во главе стола сидел Эдвард
Гарнет, одеянием своим напоминающий священника. Это впечатление усиливалось от
того, что ел он одной вилкой, в левой руке держа книгу, которую внимательно
изучал – видимо, для будущей рецензии, ухитряясь при этом с набитым ртом
задавать тон общему разговору. Слева от него сидел Хилери Беллок, явившийся,
как и я, в котелке; залпами опорожняя рюмки, он говорил без умолку. Томас
Секкомб и Джек, сидевшие напротив Хадсона (когда он присутствовал), вели себя
очень тихо...
Джек ел умеренно и разборчиво, не вынимая монокля из глаза. Теперь я
подозреваю, что несколько таких трапез он оплачивал из своего кармана».
Из сказанного выше ясно, что к этому времени Голсуорси стал своим человеком в
литературных кругах Лондона. Этим он во многом обязан интересу к себе и влиянию
одного человека – Эдварда Гарнета. Гарнет – яркая и загадочная личность в мире
литературы того времени. Он был чрезвычайно важной, влиятельной фигурой в
писательской среде, не создав при этом ничего стоящего. Он – лидер группы
писателей, получивших известность в начале нашего века, – Джозефа Конрада,
Форда Медокса Форда, Арнольда Беннетта [41] и У. Г. Хадсона, – и это лишь
некоторые из них.
Эдвард родился в 1868 году, он был сыном Ричарда Гарнета, литературного
|
|