практику; он был модным врачом, помогавшим появляться на свет наследникам 
обеспеченных семейств города; возможно, именно исполняя свой профессиональный 
долг, он познакомился с матерью Ады и решил сделать ее детей своими 
наследниками.
 Итак, первое упоминание об Аде мы встречаем в завещании Купера, составленном в 
1866 году. В то время ей было два года, и она жила с матерью и братом Артуром в 
Норвиче, на улице Виктории, в принадлежащем Эммануэлю Куперу доме 36, которым 
миссис Пирсон могла владеть до тех пор, пока ее дети не станут 
совершеннолетними или вступят в брак. Улица Виктории находилась на окраине 
города; это был безликий, мрачный район, незадолго до рождения Ады застроенный 
небольшими домиками с террасами, типичный для рабочих предместий викторианской 
эпохи. Обитая здесь благодаря покровительству доктора, миссис Пирсон и ее дети, 
должно быть, хорошо осознавали свое униженное положение; по завещанию Эммануэля 
Купера Анне Пирсон выплачивалась «приличная, но не чрезмерно большая сумма на 
жизнь и приобретение одежды», и, вероятно, такая же сумма выдавалась ей при 
жизни доктора. Возможно, их семья считала себя выше своих соседей, к тому же 
особые обстоятельства жизни Анны Пирсон не способствовали общению с окружающими 
людьми.
 Ада, скорее всего, была одиноким ребенком, подрастая, она все сильнее 
осознавала, что ее положение отлично от положения остальных детей и что у нее 
нет отца, как у других. Весьма эксцентричный доктор Купер более походил на 
престарелого дядюшку, чем на отца. Он проявлял серьезный интерес к приемным 
детям и, наверное, по-своему любил хорошенькую малышку, которую сделал своей 
наследницей, так как в 1875 году он сделал приписку к завещанию, в которой 
оставлял именно Аде 10 000 фунтов стерлингов; брат Ады таких денег не получил. 
Р. X. Моттрэм, которому, скорее всего, были известны какие-то подробности этой 
истории (хотя в своей книге он намеренно не говорит ничего определенного), 
пишет, что первыми воспоминаниями Ады об «отце» были совместные поездки к его 
экипаже к богатым пациентам. Она также вспоминает, как однажды на кухне  «  его 
 дома (курсив мой. –  К. Д.)  по ошибке вместо сахара взяла соль, и одна из 
служанок сказала ей: «Никогда так не делайте, вы можете умереть от этого», 
отчего она упала в обморок. Эта история еще раз указывает, что она никогда не 
жила в доме доктора.
 Составляя завещание, Эммануэль Купер был немало озабочен тем, как увековечить 
свое имя и память о себе; в завещании он подробно описывал семейный склеп, 
который собирался построить для себя и своей приемной семьи, и определил сумму 
для его содержания. Этот семейный склеп стал его навязчивой идеей; в 
законченном виде это был внушительный и претенциозный памятник, который и нынче 
можно увидеть на кладбище Розери в Норвиче. Судя по словам Моттрэма, доктор 
провел остаток своих дней, часами просиживая на кладбище, покуривал трубку и 
созерцал свой «мемориал». Возможно, именно идея увековечения своего имени и 
привела его к мысли сделать Аду и Артура Пирсонов своими наследниками и дать им 
свою фамилию.
 После смерти доктора 26 января 1878 года, когда Аде было четырнадцать лет, 
новые обстоятельства сделали жизнь этой сверхчувствительной девочки почти 
невыносимой. Доктор не сделал никаких распоряжений относительно матери, 
определив ей лишь минимум содержания, необходимый, чтобы она могла заботиться о 
детях; даже дом в Норвиче принадлежал ей лишь до достижения Адой и Артуром 
совершеннолетия. В то же время опекуны должны были проследить, чтобы дети 
получили «должное образование в тех университетах и школах, которые сочтут 
нужными опекун или опекуны, и что это образование должно включать в себя музыку,
 пение, рисование, танцы и прочее, необходимое для хорошего воспитания». Вскоре 
после смерти доктора миссис Купер, как она теперь себя именовала, составила 
поистине обширнейшую программу путешествий; эти путешествия должны были 
способствовать развитию детей, что соответствовало условиям завещания. Ада 
вспоминает, что в 1883 – 1885 годах они посетили сорок четыре города, а между 
1887 и 1889 годами – еще тридцать три. Считалось, что одной из главных причин 
этих поездок были поиски подходящего мужа для Ады. Похоже, что эффект был 
обратным, ибо, постоянно находясь в дороге, Ада имела гораздо меньше шансов 
выйти замуж (хотя была привлекательной и богатой девушкой). У ее матери не было 
причин желать замужества дочери, ведь если бы это случилось, то она теряла все 
права на деньги Эммануэля Купера. Каковы бы ни были истинные причины 
происходящего, эти годы взаимно раздражавшего «компаньонства» усилили 
разногласия между матерью и дочерью (подобная ситуация будет подробно освещена 
несколькими годами позднее в романе Голсуорси «Джослин»). Поэтому брак Ады с 
Артуром Голсуорси, кузеном Джона, состоявшийся в апреле 1891 года, был для нее 
единственным средством бежать от этой постылой жизни.
 На одном из семейных обедов в честь молодоженов Ада и познакомилась с кузеном 
своего мужа Джоном. В ту пору ей было, как мы уже знаем, двадцать шесть лет, на 
три года больше, чем Джону, она была очень интересной женщиной с огромными 
лучистыми карими глазами и великолепным классическим профилем, хотя волевые 
очертания ее губ показывали, что этой женщине известно, что такое страдание.
 Когда она была ребенком, от нее наверняка скрывали обстоятельства ее появления 
на свет. Когда же ей рассказали об этом, и что именно она узнала? Эти вопросы 
представляются уместными, если вспомнить о том, что она вышла замуж за Артура 
Голсуорси, молодого человека из почтенной семьи, к тому же стремящегося сделать 
карьеру в армии. Это замужество, как сообщает нам Мэррот, вероятно, со слов 
самой Ады, было «трагической ошибкой. Чистая и беспомощная, она была крайне 
несчастна». Вскоре молодая жена поделилась своими горестями с новыми кузинами 
Лилиан и Мейбл Голсуорси, которые в свою очередь поведали эту драматическую