верховьях водопада росло дерево, и местные жители любили прыгать с этого дерева 
в глубокий бассейн у подножья водопада. Они плавали вместе с нами и угощали нас 
молоком зеленых кокосовых орехов». Тед намеревался подольше пробыть в этом 
райском месте, однако Голсуорси, который строже придерживался графика 
путешествия, настоял, чтобы они проследовали в Ба, где находилась сахарная 
плантация его кузена Боба Эндрюса. Итак, 20 января они на кече – маленьком 
двухмачтовом судне – отправились в Ба, где выяснилось, что Эндрюс, получивший 
извещение об их приезде лишь за день до этого, был совершенно не готов их 
принять. Не было продуктов питания, имелась всего одна узкая койка, ужасно 
кусались комары, и, «лежа в постели «валетом», мы с Джоном периодически били 
друг друга ногами по лицу, дергаясь от комариных укусов». Этим дело не 
закончилось: гостей повезли на прогулку на плантацию; однако в их распоряжении 
были только одна лошадь и мул. Тед выбрал мула, решив, «что Джек перестанет 
себя уважать, если поедет верхом на этом животном». Его благородство было 
вознаграждено: когда они перебирались через реку, Джека понесла лошадь, и Тед 
испугался, «что Джек заблудится; однако несколько местных жителей забрались в 
воду, повернули животное, и Джек отделался легким испугом».
 Из Ба они планировали пешком через джунгли добраться до форта Карнавон, пройдя,
 таким образом, около тридцати-сорока миль, и оттуда на лодке отправиться 
дальше в Суву. «Конечно, идти пешком для нас вещь несколько необычная, – писал 
Голсуорси матери, – однако нам не угрожает никакая опасность со стороны 
туземцев (аборигенов), к тому же мы собираемся пожить среди них дней десять, 
что будет, вероятно, интересным и стоящим экспериментом».
 Итак, они отправились в поход, причем Джек настаивал, чтобы они не нарушали 
установленного графика.
 «На каждом шагу нам попадались ручейки и речушки, и мы постоянно хлюпали по 
грязи в наших ботинках. Один раз Джек влез на камень и, балансируя на нем, 
сказал: «Я сейчас прыгну», после чего поскользнулся и упал в воду. В двенадцать 
часов я взмолился о еде. Однако Джек заявил, что к часу мы должны дойти до 
речки, которая отметит первые десять миль нашего пути. Я покорился. По целому 
ряду причин к обеду мы приступили в два часа; но я слишком перегрелся на солнце,
 чтобы есть. К тому же Джек забыл взять из дому тарелки и сообщил также, что у 
нас нет соли. Я два раза откусил непрожаренную, обсыпанную мукой говядину, съел 
одно печеньице и немного мармелада...
 После еды мы спустились вниз по течению и полезли купаться в реку, которая 
вынесла меня в озеро, укрытое в тени деревьев. Здесь в тени огромной скалы и 
зарослей бамбука я решил вздремнуть. Однако нам не удалось отдохнуть ни минуты. 
С полдюжины аборигенов перебрались через поток и окружили нас, все разглядывая, 
обо всем расспрашивая. Особенно потряс их мой зонт, который в их глазах был 
просто чудом. Один длинноволосый юноша начал показывать нам в воде разные 
фокусы. Они перенесли нас через поток в свое селение, которое не показалось нам 
особенно гостеприимным. Часа в четыре я предложил перекусить. Однако Джек 
почему-то отказался. Он смертельно боялся опоздать, хотя у нас оставалась еще 
уйма времени, чтобы добраться в Набергу до наступления темноты».
 После длительного перехода через горы они добрались до селения, где были 
приглашены в хижину вождя, похожую «на стог сена, немного приподнятый над 
землей». К тому моменту «мы настолько проголодались, что не стали особенно 
возиться с готовкой, просто вытащили и поставили на огонь консервную банку с 
супом, открыли пачку печенья, достали сосиски и тут же жадно набросились на еду.
 Я хотел помыться и переодеться, но Джек сказал: «Сначала еда, потом чистота», 
и так мы и сделали».
 На следующий день, когда они продолжили свой поход по этой дикой стране, у 
Теда начался приступ лихорадки, и, когда они добрались до следующего селения, у 
него наступил полный упадок сил. Своим исцелением и благополучным возвращением 
в Ба Сондерсон полностью обязан заботе и организованности Голсуорси, 
проявленным в последующие дни, когда болезнь обострилась и перешла в дизентерию.
 В своем дневнике Тед рисует забавную и одновременно трогательную картину того, 
как его друг, совершенно непрактичный, когда дело касалось приготовления пищи 
или упаковки багажа, обнаружил природный дар ухаживать за больными.
 «Джек был со мной ласковым и нежным, как женщина... Очень трогательная 
картина: Джек с походным котелком в руках, склоненный над тлеющими углями. Его 
ужасно раздражает процесс приготовления пищи и все неудобства походной жизни. 
Но есть одна вещь, которую он особенно ненавидит и совершенно не умеет делать, 
– это открывать банки с мясом или джемом. Если банку нужно открывать сбоку, он 
дергает ее сверху, полностью искорежив крышку и дико изуродовав содержимое. 
Представьте себе двухфунтовую банку с говяжьим языком, которую открывают 
подобным способом. Бедняга Джек! Бедная говядина! Я не знал, плакать мне или 
смеяться. Если же в банке был джем, Джек обязательно открывал ее на рюкзаке с 
вещами, так, что в результате этого содержимое банки сладкой тягучей массой 
выливалось на что-нибудь, наименее подходящее для того, чтобы быть испачканным 
джемом».
 Два англичанина вызвали огромный интерес у местных жителей: те постоянно 
толпились вокруг них, стремясь понаблюдать за ними и как бы случайно до них 
дотронуться. У девушек особый восторг вызывала белизна рук и ног Теда; но 
гвоздем вечера стал момент, когда Джек начал раздеваться: «после того как я 
снимал очередной предмет своей одежды, раздавались крики восторга, а когда я 
снял брюки, они чуть не перевернули хижину вверх дном». Но когда их внимание 
стало чересчур назойливым, Голсуорси уселся на пороге хижины, гипнотизируя 
толпу своими очками и пуская внутрь лишь тех, кто сумел вымолить у него 
разрешение.