первое выступление и последнее выступление матери.
 Когда в судьбу человека вмешивается злой рок, он не знает ни жалости, ни 
справедливости. Так случилось и с матерью. Голос к ней не вернулся. И как 
осенью с каждым днем становится все холоднее и все ближе подступает неумолимая 
зима, так день ото дня нам становилось все хуже и тяжелее. Мать оказалась 
предусмотрительной и отложила немного денег про черный день, но ее сбережения 
очень быстро растаяли, так же как драгоценности и прочее небогатое имущество, 
которое она постепенно закладывала, все еще надеясь, что когда-нибудь голос 
должен вернуться. А тем временем из трех уютных комнат нам пришлось перебраться 
в две, а потом и в одну; вещей у нас становилось все меньше, а район, в который 
мы переселялись, с каждым разом оказывался все более убогим.
 Мать обратилась к религии, должно быть, в надежде, что господь вернет ей голос.
 Она аккуратно посещала церковь на Вестминстербридж-роуд, и каждое воскресенье 
заставляла меня смирно сидеть, пока на органе играли Баха, и слушать, изнывая 
от скуки, драматические рулады его преподобия Ф.-В. Мейера, отдававшиеся под 
церковными сводами глухим эхом, напоминавшим шарканье множества ног. Впрочем, 
его проповеди, наверно, были трогательны — я нередко видел, как мать украдкой 
смахивала слезу, и это меня немного смущало.
 Я хорошо помню святое причастие в жаркий летний день и прохладную серебряную 
кружку, полную сладкого виноградного сока, которую прихожане передавали из рук 
в руки, — помню, как мать тихонько отстранила меня рукой, когда я надолго 
припал к кружке. Помню, какое облегчение я испытывал, когда его преподобие 
наконец закрывал библию — это означало, что проповедь скоро кончится, а затем 
еще немного помолятся и споют заключительный гимн.
 С тех пор как мать обратилась к церкви, она редко встречалась с прежними 
друзьями по театру. Этот мир ушел из нашей жизни, стал лишь воспоминанием. И 
мне уже казалось, что мы всегда жили в этой ужасающей нищете. Один минувший год 
представлялся мне целой жизнью, исполненной тягот и труда. Это было унылое, 
безрадостное существование. Матери почти невозможно было найти работу — кроме 
актерского ремесла она ничему не была обучена. Маленькая, хрупкая, 
впечатлительная, она должна была бороться в трудных, непосильных для нее 
условиях викторианской эпохи, когда богатство и бедность достигли крайних 
пределов. У бедной женщины был один выбор — либо идти в услужение, либо за 
нищенскую плату обречь себя на каторжный, бессмысленный труд где-нибудь на 
пуговичной фабрике. Иногда матери удавалось устроиться сиделкой у больного, но 
это бывало редко и очень ненадолго. Однако мать не терялась: когда-то она сама 
шила себе театральные костюмы и теперь ухитрялась заработать иглой несколько 
шиллингов, выполняя заказы знакомых прихожанок своей церкви. Но этого не 
хватало, чтобы прокормить троих. Из-за пьянства отец стал реже получать 
ангажементы, а мы еще реже — те десять шиллингов в неделю, которые он нам давал.

 Мать распродала почти все, что у нее было, — оставался только сундук с ее 
театральными костюмами. Она все берегла их в надежде, что у нее поправится 
голос, и она сможет вернуться на сцену. Иногда она начинала рыться в сундуке, 
что-то вытаскивала, и мы с восторгом глазели на усыпанный блестками костюм или 
парик и упрашивали маму надеть их. Я вспоминаю, как она облачалась в мантию и 
шапочку судьи и пела слабым голоском одну из своих старых бойких песенок, 
пользовавшихся успехом, которую она, кстати сказать, сама сочинила. Там были 
такие слова:



   Я — женщина судья,
   И — праведный судья.
   По совести я действую,
   Не то, что все судейские.
   Им дать уроков несколько
   Намереваюсь я.
   Вот что такое женщина,
   Глядите, мол, друзья!



 И тут с удивительной непринужденностью и грацией она начинала танцевать и, 
забыв о шитье, пела нам другие свои коронные номера и танцевала до тех пор, 
пока, задохнувшись, едва не падала от усталости. Тогда она пускалась в 
воспоминания, показывала нам старые театральные афиши. Я помню одну из них:


Исключительное представление!



Выступает изящная, талантливая



 Лили Харлей 



артистка драмы и комедии, певица и танцовщица

 Мать не только показывала нам свои мюзик-холльные номера, но изображала и 
других актрис, которых она видела в театре.
 Пересказывая нам какую-нибудь пьесу, она играла все роли; например, в 
«Знамении креста» она сперва изображала Мерсию, которая с божественным сиянием 
во взоре шла на арену на растерзание львам, а затем подражал