идею в истории и музыку в поэзии, — кто знает, может быть, я и стал бы ученым.
 С тех пор как мать вернулась к нам, она снова стала пробуждать во мне интерес 
к театру. Она внушила мне, что у меня есть к тому способности. И когда перед 
рождеством у нас в школе стали репетировать «Золушку», мне вдруг страстно 
захотелось показать то, чему меня учила мама. Не знаю почему, но меня не взяли 
играть в «Золушке», и я в глубине души остро завидовал тем, кого выбрали, 
чувствуя, что сыграл бы лучше их. Мне не нравилась скучная, лишенная 
воображения игра моих соучеников. Злые сестры казались плоскими и несмешными. 
Мальчики проговаривали свои роли заученным тоном, срываясь на фальцет. Вот бы 
мне сыграть уродливую сестрицу! И мама бы мне помогла… Однако я был очарован 
девочкой, игравшей Золушку. Она была так красива, изящна — ей уже было лет 
четырнадцать, и я был тайно в нее влюблен. Но она была недосягаема для меня, 
как небо, и по годам и по положению наших семей.
 Спектакль показался мне очень унылым — его спасала лишь красота Золушки, 
которая была так хороша, что даже навевала на меня грусть. Однако спустя два 
месяца я, сам того не ведая, добился невероятного успеха. Меня водили из класса 
в класс, и я декламировал «Есть у мисс Присциллы кошечка пушистая…». Это был 
смешной стишок, который мать прочла в витрине книжного магазина. Он показался 
ей таким забавным, что она тут же с витрины переписала его и принесла домой. На 
переменке я прочел его одному из мальчиков. Случайно меня услышал наш учитель, 
мистер Рейд, и я ему так понравился, что, когда собрались все наши ребята, он 
заставил меня повторить стишок перед классом. Ребята катались от хохота. Слава 
о моем таланте разнеслась по всей школе, и на следующий день меня заставили 
выступить в каждом классе и перед мальчиками, и перед девочками.
 Хотя мне уже приходилось выступать и даже заменять маму в возрасте пяти лет 
перед публикой в театре, я только теперь впервые вкусил славу. Мне стало 
интересно в школе. Маленьким, робким, никому не известным малышом 
заинтересовались теперь и учителя и школьники. Я даже учиться стал лучше. Но 
вскоре мое образование было прервано. Мне пришлось уйти из школы, чтобы 
поступить в ансамбль клогданса  [5] «Восемь ланкаширских парней».




 III


 Руководитель этого ансамбля, мистер Джексон, был знаком с моим отцом. Отец 
убедил мать, что работа у мистера Джексона могла бы стать хорошим началом моей 
сценической карьеры, а для нее была бы подспорьем. Я получал бы стол и кров, а 
она еще полкроны в неделю. Мать сначала сомневалась, но, познакомившись с 
мистером Джексоном и его семьей, согласилась.
 Мистеру Джексону было лет пятьдесят пять. Прежде он был школьным учителем в 
Ланкашире. Его три сына и дочка танцевали в ансамбле «Восемь ланкаширских 
парней». Мистер Джексон был набожным католиком и после смерти первой жены 
советовался с детьми, следует ли ему снова жениться. Вторая жена была немного 
старше его. Он рассказывал нам весьма благочестивую историю этой женитьбы. Дав 
объявление в брачной газете, он получил больше трехсот писем. Помолившись, он 
положился на божий промысел и распечатал только один конверт. Та, кто его 
написала, и стала второй миссис Джексон. Она тоже оказалась школьной 
учительницей и, словно в ответ на его молитву, тоже католичкой.
 Господь бог не наградил миссис Джексон особой красотой, и вряд ли она могла 
кого-нибудь прельстить. Ее костлявое бледное лицо было изборождено множеством 
морщин, которые, возможно, объяснялись тем, что уже в довольно почтенном 
возрасте она наградила мистера Джексона еще одним сыном. Она была очень 
преданной и заботливой женой. Еще кормя сына грудью, она уже много работала, 
помогая мужу руководить ансамблем.
 В ее рассказе романтическая история их женитьбы несколько отличалась от версии 
мистера Джексона. Они обменялись письмами, но до самой свадьбы не видели друг 
друга. При первом разговоре наедине в гостиной, пока вся семья ждала в соседней 
комнате, мистер Джексон сказал: «В вас есть все, о чем я мечтал в жизни», — и 
она отплатила ему тем же признанием. Заканчивая свой рассказ, она сухо 
прибавляла: «Но, конечно, я не предполагала, что сразу стану матерью восьми 
детей».
 Старшему сыну мистера Джексона было шестнадцать лет, самому младшему 
двенадцать, девочке было девять. Ее стригли под мальчика, чтобы она могла тоже 
сойти за одного из «ланкаширских парней».
 Каждое воскресенье все, кроме меня, ходили в католическую церковь. Будучи 
единственным протестантом, я оставался в одиночестве. Иногда за компанию и я 
ходил вместе с ними. Только уважение к религии матери помешало мне стать 
католиком. Мне очень нравился и мистицизм католической веры и маленький 
самодельный алтарь с гипсовой фигуркой Девы Марии, украшенный цветами и 
зажженными свечами, который мальчики ставили в углу своей спальни, не забывая 
преклонить перед ним колени каждый раз, когда им случалось пройти мимо.
 После шести недель репетиций я начал выступать в ансамбле. Однако мне уже 
исполнилось восемь лет, я потерял младенческую самоуверенность и, выйдя на 
сцену, вдруг впервые в жизни ощутил страх перед публикой. У меня подкашивались 
ноги. Только через месяц-два я наконец смог танцевать сольные номера.
 По правде сказать, я не испытывал особого восторга от сознания того, что 
являюсь одним из восьми участников ансамбля. Как и всем остальным, мне больше 
хотелось выступа