— И что они хотели сделать со мной?
— Они хотели пронзить твое сердце моргульским клинком, — ответил Гэндальф. — 
Обломок клинка остается в ране и потом неотвратимо двигается к сердцу. Если бы 
Всадники своего добились, ты сделался бы таким же призрачным, как они, но 
слабее — и попал бы под их владычество. Ты стал бы призраком Королевства Тьмы, 
и Черный Властелин тебя вечно мучил бы за попытку присвоить его Кольцо… хотя 
вряд ли найдется мука страшнее, чем видеть Кольцо у него на пальце и вспоминать,
 что когда-то им владел ты.

И символично, что уничтожить Кольцо — пускай и против собственной воли — 
помогает тот, кто сильнее всех (разумеется, после Саурона) стремился им 
завладеть — Голлум. Вспомним эту сцену: Фродо стоит на краю Роковой расселины, 
над ревущим пламенем, в которое он должен бросить Кольцо, — и понимает, что не 
сможет этого сделать. И тут на него набрасывается Голлум… Короткая схватка, 
Голлум откусывает Фродо палец с Кольцом, теряет равновесие — и падает в 
расселину вместе со своей «прелестью». Когда бы не Голлум, Фродо не сумел бы 
истребить Кольцо.
Известно, что Толкин не любил Вагнера и весьма неодобрительно относился к 
вагнеровским толкованиям германо-скандинавской мифологии. По сообщению биографа 
писателя Х. Карпентера, «Толкина всегда беспокоило сравнение "Властелина Колец" 
с творчеством Вагнера, и однажды он сказал: "Общего у этих колец только то, что 
оба они круглые"».
Между тем у обоих колец можно найти больше общего, чем признавал Толкин: оба 
кольца символизируют власть, возбуждают стремление к власти у тех, к кому 
попадают, и т. д. Кроме того, у обоих колец «общие предки» из 
германо-скандинавской мифологии. Однако могущество кольца у Вагнера берется 
извне; в отличие от Кольца Всевластья, оно не обладает собственной силой или 
силой своего создателя. Вдобавок имеется еще одно существенное различие. 
Вагнеровское кольцо всего лишь возбуждает в своем владельце стремление к наживе 
и — опосредованно — к власти. У Толкина же Кольцо Всевластья действует 
значительно более тонко, играя на желаниях и тайных мечтах своих «хранителей».
* * *
С исчезновением в водах Рейна проклятого золота карлика Андвари завершилась 
мифологическая история Скандинавии: боги сгинули в пламени мирового пожара, 
пали герои, чей род восходил к богам и чьи деяния были в известной степени 
сродни божественным. На смену этим героям пришли исторические (или 
квазиисторические — как угодно) персонажи: Атли, то бишь гуннский вождь Аттила, 
Тидрек, он же германский военачальник Дитрих Бернский, Йормунрекк, он же 
готский предводитель Эрманарих, и другие. А следом, вытесняя эпическую традицию,
 по всей Скандинавии распространилась новая литература — литература саг. Саги 
королевские, саги родовые, пряди об исландцах, или бытовые саги; единственным 
напоминанием о славных делах прошлого остались так называемые «саги о древних 
временах». Но и они постепенно утрачивали самобытность — отчасти под влиянием 
христианства, все крепче утверждавшегося на скандинавских землях, отчасти под 
влиянием латинской книжной культуры, которая принесла в Скандинавию прежде 
неизвестные сюжеты «общеевропейского свойства»; отсюда — такие сочинения, как 
«Всемирная сага», «Сага о римлянах», «Сага об иудеях», «Сага о троянцах», «Сага 
об Александре», «Сага о Карле Великом и его витязях».
«Младшая Эдда» и «Круг Земной» Снорри Стурлусо- на подвели итог скандинавской 
мифопоэтической традиции. Миф завершился — был искоренен огнем и мечом, как в 
Норвегии, где новую веру усердно насаждали на рубеже X–XI веков конунги Олав 
сын Трюггви и Олав Святой, или «по уговору», как в Исландии, где в 1000 году 
альтинг (всеобщее собрание) принял решение о повсеместном принятии христианства.

То, что прежде считалось незыблемой истиной и сугубой реальностью, постепенно 
отступило в область народных суеверий и фольклорных текстов. Рвением 
христианских священников некогда могучие боги «превратились» в демонов (так, 
Одина «низвели» до предводителя демонической Дикой Охоты), герои эпоса 
«перекочевали» в баллады, грозные противники богов йотуны стали туповатыми 
троллями из сказок, а искусные цверги «видоизменились» в скуповатых гномов.

Впрочем, не все так печально. Чем дальше в прошлое отступают мифические времена,
 тем весомее становится первоначальный миф, заботливо сохраненный 
средневековыми книжниками и «воскрешенный» романтиками, возрождавшими народную 
культуру. Утратив
внешнюю
динамику и «преобразившись» в фольклор, миф вполне сохранил динамику
внутреннюю,
которую, будем надеяться, нам и удалось очертить на этих страницах.





ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОД СЕНЬЮ МИФА