чадь,  обоего  полу,  и  соплетаютъ  себе  венцы  из  ядомого  зелия,  или 
корения,  и  препоясавшеся  былием  воз-гнетают  огнь,  инде  же 
поставляютъ зеленую ветвь, и емшеся за руце около обращаются окрест 
оного огня, поюще своя песни <…> потом чрезъ оныи огнь прескакуютъ 
<…> Купало, его же бога плодов  земных быти мняху, и ему прелестию 
бесовскою  омраченныи  благодарения  и  жертвы  приношаху,  в  начале 
жнив, того ж купала бога, или истеннее беса, и доселе память держится 
по  странам  Российским,  наипаче  в  навечерии,  Рождества  Иоанна 
Предтечи <…> чрезъ огнь прескачюще самых себе тому же бесу Купалу 
в  жертву  приносятъ <…>  И  егда  нощь  мимо  ходитъ,  тогда  отходятъ  к 
реце  с  великимъ  кричаниемъ <…>  умываются  водой».  Осуждение  же 
самих  купальских  обрядов  содержатся  и  в  более  ранних  славянских 
рукописях: например, в «Синодике» болгарского царя Борила (XIII в.), в 
обличениях  игумена  Псковского  Елеазаровского  монастыря  Памфила 
(1505 г.). В частности, игумен Памфил писал: 
«Егда бо приидет праздник, во святую  ту нощь мало не весь  град 
возмятется,  и  в  селах  возбесятся,  в  бубны  и  сопели  и  гудением 
струнным,  плесканием  и  плясанием;  женам  же  и  девкам  и  главами 
киванием, и устнами их неприязнен крик, вся скверные песни, и хребтом 
их вихляние, и ногам их скакание и топтание; ту есть мужем и отроком 
великое  падение,  мужеско,  женско  и  девичье  шептание,  блудное  им 
воззрение и женам мужатым осквернение, и девам растление». 
Исследователи-лингвисты  возводят  имя  Купала  к 
индоевропейскому корню кир- со значением «кипеть, вскипать, страстно 
желать». Слова с этим корнем известны многим народам, в том числе и 
соседствующим  с  восточными  славянами.  Так,  в  литовском  языке  есть 
глагол  кире,  означающий «бурлить,  пениться»,  а  в  латышском  кйре — 
«дымиться,  чадить».  Имя  славянского  сезонного  персонажа  Купалы 
родственно  также  имени  римского  бога  любви  Купидона,  которое 
образовано  от  латинского  глагола  еирЮ, — ere — «желать,  жаждать», 
восходящего к тому же индоевропейскому корню. Значение этого корня, 
связанное  с  понятием  огня,  содержится  в  полесских  словах «купало» 
(костер) и «куп'ец'» (тлеть, плохо гореть), и симбирских местных словах 
«купальница» и «купаленка» (костер в поле, огонь на ночевке). Таким 
образом,  изначально  имя  Купала  связано  с  идеей  огня.  Это  косвенно 
подтверждается  также  наличием  в  восточнославянских  языках 
однокоренных названий разных растений, признаки которых соотносятся 
с  огнем.  В  некоторых  локальных  традициях  у  русских «купальницей», 
«купавкой»  называли  полевые  цветы:  лютик  жгучий,  то  есть 
обжигающий, подобно огню; гвоздику и иван-да-марью, сближающиеся с 
огнем  по  признаку  цвета —  розовый (красный)  и  сине-желтый. 
«Купенью»,  или «купеной»,  в  Псковской,  Курской,  Тульской  берниях 
называли  ландыш,  ягоды  которого —  оранжево-красные,  как  огонь, — 
использовали в качестве румян. «Купальницей» и «купородом» в народе 
называли  папоротник —  растение,  которое  занимает  важное  место  в 
поверьях,  относящихся  именно  к  празднику  Ивана  Купалы:  согласно 
традиционным представлениям, папоротник цветет лишь один раз в году 
и особым цветком — золотого цвета с огненно-красным отливом. 
В  связи  с  идеей  огня  применительно  к  празднику  Ивана  Ку-палы 
нельзя не  заметить, что он приходился на день летнего солнцестояния, 
то есть на рубеж двух периодов солнечного годового цикла, лежащего в 
основе  древнего  земледельческого  календаря.  Это  было  время 
наивысшей  активности  солнца,  которое  затем,  как  говорили  в  народе, 
«поворачивало на зиму» и постепенно начинало «угасать», отчего день 
становился  короче,  а  ночь  длиннее.  Именно  в  связи  с  этими 
представлениями  древние  славяне  в  этот  день  чтили  солнце, 
воспринимаемое  как  животворный  небесный  огонь,  наблюдая  за  его 
появлением на заре и возжигая костры. 
Наряду  с почитанием  солнца и природной  стихии  огня  архаичный 
обрядово-мифологический  комплекс  купальского  праздника  включал 
многочисленные действия, связанные с противоположной стихией воды. 
Поэтому имя Купалы  со временем  стало  соотноситься  с близким ему по 
звучанию  глаголом «купаться».  Такому  восприятию  имени 
мифологического сезонного персонажа способствовало также наслоение 
на  языческую  купальскую  обрядность  христианского  празднования 
Рождества Иоанна Крестителя, образ которого однозначно связывался с 
водой. Согласно Евангелию, Иоанн, провозглашая появление Спасителя 
и  приближение  Царства  Божия,  призывал  людей  покаяться  в  грехах; 
покаявшиеся проходили обряд очищения в водах реки Иордан, который 
называли «крещение  водой»  или «полное  погружение».  Значение 
купальских  празднеств  в  народном  сознании  со  временем  было 
переосмыслено  и  стало  восприниматься  как  ритуальное  купание. 
Влияние же языческой основы праздника сказалось в том, что в русской 
традиции Иоанн Креститель известен более как Иван Купала, то есть, по 
сути, христианский святой получил прозвище языческого божества. 
Купальские  обряды  сохранялись  у  восточных  славян  вплоть  до 
начала,  а  в  некоторых  местах —  до  середины XX  века.  Главным 
обрядовым действом, происходившим в ночь на Ивана Ку-палу, являлось 
разжигание  костров,  которые  в  некоторых  местностях  так  и  называли 
«купала».  У  русских  этот  обычай  в XIX–XX  веках  был  распространен  в