О летописном упоминании Тидрека-Дитриха будет подробно рассказано ниже. Пока же 
заметим, что свои рассуждения Клейненберг аргументировал либо довольно слабо, 
либо вообще не аргументировал. К первым относится обрисованная им странная 
судьба эпических героев немцев и русских. Все, что по этому поводу 
действительно может сказать Клейненберг, — это указать на очень тесное торговое 
сотрудничество немцев с Новгородом в XII—XIII веках. Однако торговое 
сотрудничество отнюдь не обозначает взаимопроникновения культур и, тем более, 
эпосов. И главное, остается непонятным — если взаимоотношения новгородцев с 
ганзейскими немцами были столь тесными и доброжелательными, то отчего же 
русский богатырь в германских и скандинавских преданиях становится врагом их 
заглавного героя, а германский герой имеет на Руси столь печальную репутацию.

Ко второму типу, к утверждениям совершенно бездоказательным, относится 
утверждение, будто тема войны Тидрека, союзника Аттилы, с русами, 
вильтинами-лютичами и пулинами-поляками есть якобы отражение «в очень 
искаженном виде» печально знаменитого Drang nach Osten, «Натиска на Восток» 
Саксонской династии в IX—X веках. Ни малейших оснований столь категоричного 
суждения исследователь не приводит. В свою очередь, необходимо напомнить, что 
германцы всегда вели натиск на земли полабских и поморских славян под флагом 
обращения этих последних в христианство. В эпосе же нет ни слова о религиозной 
подоплеке вражды русов, вильтинов и пулинов, с одной стороны, и гуннов и готов 
— с другой. Более того, в прологе саги сказано: «Не было никого, кто бы держал 
правую веру, хотя они веровали в истинного бога, клялись его именем и славили 
его». То есть сказитель не видит между героями никакой разницы в 
вероисповедании — все они, так сказать, «праведные язычники» — и Тидрек, и его 
союзник Аттила, и Илья с Вальдемаром. Не менее странным предстает и 
союзничество лютичей и поляков против готов-германцев в саге. В исторической 
реальности тех времен бывали и союзы поляков с немцами против лютичей, и 
лютичей с немцами против поляков, но союз поляков, русов и лютичей против 
германцев — для IX—X веков вещь невероятная. Наконец, совершенно непонятно 
отсутствие в саге самого этнонима лютичи, появившегося в X веке и быстро 
вытеснившего прежнее название племени (велеты, вельты, вильтины), бытовавшее со 
II века н.э., и появляющегося впервые на карте Птоломея.

И эта работа, как можно видеть, выдержана в традициях компаративизма. 
Историческая основа преданий изначально отметается.

Следующей заметной публикацией на эту тему была статья Глазыриной «Илья Муромец 
в русских былинах, немецкой поэме и скандинавской саге». Очень показательно для 
всего изучения этой темы то обстоятельство, что статья, помещенная в сборнике 
«Методика изучения древнейших источников по истории (выделено мною. — Л. П.) 
СССР», но собственно исторический источник видеть в былинах, поэме и саге автор 
отказывается. В проникновении образов русского былинного эпоса на Запад 
Глазыриной видится только взаимовлияние эпосов. Единственная историческая 
ценность этого факта в глазах исследовательницы в том, что он позволяет 
датировать былины об Илье временем «не позднее середины XI века».

Кроме «сходств», выявленных Ярхо, Глазырина находит и отличия в образе Ильи в 
былинах и западном эпосе. Эти отличия в том, что Илья в былинах крестьянин, а в 
западных преданиях он kunek Ilias (король Илья), kunek von Riuzen (король Руси),
 kunek von wilden Riuzen (король дикой Руси). Далее, в поэме «Ортнит» Илья 
руководит войском в 5000 бойцов, а в былинах всегда совершает подвиги в 
одиночку. Наконец, западный Илья женат и имеет детей, тогда как Илья былин 
одинок, в крайнем случае говорится о его случайной связи с какой-нибудь 
«поляницей» или «честной вдовой», причем дети от этих браков настроены к отцу 
враждебно и пытаются его погубить.

Однако крестьянское происхождение Ильи, как я уже указывал, считается многими 
исследователями эпоса привнесением XV—XVII веков, о чем упоминает и сама 
Глазырина. В былинах же существует и целый ряд намеков на высокое происхождение 
Ильи: освобожденным от осаждавшей Чернигов «силы поганой» горожанам он 
представляется «королевичем», в ряде былин королевичем назван его сын, в одной 
из сказок по мотивам былин Илья «стал царствовать» (последнее, впрочем, можно 
объяснить и сказочной спецификой; гораздо сложнее дело обстоит с былинным 
«королевским» достоинством богатыря него сына).

В ряде былин Илья выступает не только как одинокий воитель, но и как полководец,
 руководящий действиями богатырской «дружины хороброй», как мы говорили об этом 
во введении. Впрочем, о роли Ильи, как дружинного воеводы, мы еще говорили в 
разделе, посвященном Владимиру Красну Солнышку.

Кроме любовниц Ильи, которыми могут оказаться безымянная вдова, баба Златогорка 
или Латыгорка, «злая поляница преудалая» или даже ведьма Маринка Кайдаловна, в 
одной из былин прямо упоминается жена богатыря, некая «Савишна» (возможно, 
сокращение от отчества Златыгорки — Северьянишна), в отсутствие мужа и в его 
доспехах отражающая вражье войско.

Есть в былинах еще один родственник Ильи, находящий себе удивительно полную 
параллель в западном эпосе. Это племянник, в разных вариантах, Ильи или 
Владимира, юный богатырь Ермак. «Имя Ермака во всех былинах совершенно