былин упоминает «Индею Богатую», как сравнительно близкую Кореле (причем из 
первой в последнюю и наоборот можно доехать на коне, через некие «грязи», 
населенные «разбойниками»). В «Индию» уплывает в ряде былин Садко. Можно 
добавить упущенное исследователями свидетельство средневекового еврейского 
источника «Иосиппон», упоминающего некий топоним или этноним Инданья, 
опять-таки у балтийских берегов. На те же края указывают и имена правителей 
«Индейской земли» — царь Сантал и царица Азвяковна (Ятвяговна?). Саксон 
Грамматик сообщает, что славяне-венды покорили куршей, сембов и САНТАЛОВ. 
«Отрицательный герой здесь даже лишен имени, его имя — это просто название 
враждебного племени или рода».

По совокупности данных можно предположить, что «Индия» былин располагалась в 
юго-восточном углу Балтики, возможно, на берегах реки Виндава. Тем более что 
впоследствии источники (в первую очередь летописец Тевтонского ордена Генрих 
Латвийский) отмечают там явные признаки вендской колонизации — собственно народ 
вендов, славянские имена ливских вождей (Дабрела, Русин), почитание бога 
Тарапита — идола с подобным именем на Рюгене знает «Книтлингасага» — обряд 
гадания путем вождения посвященного божеству коня через скрещенные копья (как в 
Радигоще, Арконе, Щетине), наконец, подать с плуга (как у полабских вендов, 
поляков и вятичей с радимичами).

На юго-востоке Балтики в VI—XIII вв. по совокупности археологических и 
письменных источников прослеживается этнос, в равной степени связанный и с 
ободритским Мекленбургом, и с Новгородом. Очевидно, это и есть потомки вендских 
колонистов — воинов Волха. Венды в Латвии упоминаются тем же Генрихом. Вентины 
— этническая группа латышей — живет в тех краях и поныне.

Этническая природа покоренных Волхом «индов» неясна. Энговатов и Вилинбахов 
хотят видеть в них славян, А.Г. Кузьмин — индоарийский реликт, но вероятнее 
всего, это было балтийское племя. Впрочем, это не имеет принципиального 
значения.

Неясно, отчего этот поход эпос приписывает сыну пер-вопредка и первопроходца, 
Соловья-Словена, а не ему самому. Предположение, что «Индейское царство» 
захватили уже ладожские или ильменские колонисты, кажется чересчур смелым.



Глава 4 Загадки чудо-пахаря: Микула Селянинович

Одной из былин, не получившей убедительного толкования именно в силу своей 
популярности у исследователей, является былина «Вольга и Микула». Как уже 
говорилось, плохую услугу трезвому изучению этой былины оказали славянофильские 
и народнические увлечения российской интеллигенции. Достаточно было, чтобы один 
герой — изображенный пашущим — оказался мудрее и сильнее другого — князя и 
воина. Всякое серьезное изучение былины стало после этого невозможно; и хотя 
наиболее трезвые фольклористы указывали, что эпос не терпит аллегорий, соблазн 
навязать былине именно аллегорический смысл был слишком велик. Славянофилы хотя 
бы не делали из былины выводы о противопоставлении героев и не закрывали глаза 
на их конечное сотрудничество. Социалисты пошли дальше, окончательно затмив 
смысл былины своими толкованиями. Былина была превращена в плакат, имеющий 
очень мало общего с фольклорным оригиналом. Лишь немногие, буквально единицы, 
оказались свободны от этого поветрия: Ф.И. Буслаев, в советское время, пожалуй, 
Д.М. Балашов. Ученые XX века в целом остались на том же уровне толкований 
былины, что и авторы предшествующего столетия. Былине дают славянофильское 
(могущество общины и ее добровольное сотрудничество с княжеской властью — 
Фроянов и Юдин), народническое (воспевание крестьянства — Рыбаков) или 
социалистическое (сатира на князя, возвышающая над ним представителя «трудового 
народа» — Пропп) толкования.

Между тем уже в XIX столетии имевшихся в распоряжении ученых сведений хватило 
бы для решительного пересмотра этой былины.

Черты, не позволяющие воспринять Микулу как образ обычного, пусть сколь угодно 
идеализированного пахаря, появляются с самого начала былины. Вольга и его 
дружина три дня пытаются догнать «оратая», чьи «покрикивания» они слышат. 
Балашов, правда, отмечал, что пахаря нельзя догонять три дня уже хотя бы потому,
 что он поворачивает в конце борозды, но это возражение не так очевидно, как 
кажется, о чем будет подробно сказано ниже.

Наконец «оратая» нагоняют.

Вот как выглядит — в былине, а не в воображении исследователей и иллюстраторов 
«богатырь в холщовой рубахе» (Б.А. Рыбаков): 

		У оратая кобыла соловая,
		Гужики у нее шелковые.
		Сошка у оратая кленовая,
		Омешики на сошке булатные,
		Присошечек у сошки серебряный,