Епископа Иоанна Мекленбургского в XI веке разрубили на части, обрубки раскидали 
по полям, а голову на копье торжественно привезли на двор языческого храма. 
Точно так же поступили в Польше со святым Войтехом.

Любопытны также рунические надписи на так называемых Микоржинских камнях в 
Польше. Далеко не все ученые признают их подлинность, но для нас, читатель, 
сейчас больше интереса представляет совсем другой вопрос. Внимание привлекает 
содержание надписи, переведенной в позапрошлом году Я. Лецеевским «Смирж 
жертвой лежит» и «Смиржа отец Лютевой воину-сыну» то есть и здесь павший воин 
рассматривается, как жертва. Если и вести речь о подделке — не иначе неведомый 
фальсификатор глубоко проникся самыми тонкими нюансами языческого взгляда на 
сущность воинской гибели.

Особо следует заметить, что у скандинавов в историческое время мы почти не 
найдем следов такого рода обрядов — хотя, казалось бы, все предпосылки для них 
налицо. Есть миф об Имире, творении-жертве, и о небе, сотворенном из его головы 
(«небом стал череп холодного турса»). Скандинавы знали человеческие 
жертвоприношения — но совершенно иного рода. Голова же животного на шесте во 
всем норманнском эпосе упоминается один-единственный раз — в рассказе о... 
наведении порчи. Знаменитый Эгиль, сын Лысого, поэт, путешественник и убийца, 
колдун и берсерк, покидает родную страну, изгнанный конунгом Эйриком Большой 
Секирой: 

«Он взял орешниковую жердь и взобрался с ней на скалистый мыс, обращенный к 
материку. Эгиль взял лошадиный череп и насадил его на жердь. Потом он произнес 
заклятие, говоря:

— Я воздвигаю здесь эту жердь и посылаю проклятие конунгу Эйрику и жене его 
Гуннхильд. — Он повернул лошадиный череп в сторону материка. — Я посылаю 
проклятие духам, которые населяют эту страну, чтобы все они блуждали без дороги 
и не нашли себе покоя, пока они не изгонят конунга Эйрика и Гуннхильд из 
Норвегии.

Потом он всадил жердь в расселину скалы и оставил ее там. Он повернул лошадиный 
череп в сторону материка, а на жерди вырезал рунами сказанное им заклятие». 

Схожий обряд и, наверное, со схожими целями выполнили три столетия спустя в 
Англии — англы изначально родичи скандинавов, а в эпоху викингов оказались под 
их сильным влиянием. В 1255 году тринадцать (!) браконьеров отрубили голову 
убитому оленю и насадили ее на палку на одной из лужаек. После чего вставили в 
пасть веретено, заставив «зевать» на солнце: «С величайшим презрением к королю 
и его лесникам». Сходство с обрядом Эгиля очевидно, а адресатом, судя по всему, 
и здесь оказывается король. Вера в злокозненное могущество ритуалов такого рода 
оказалась очень живуча среди скандинавов: на гравюре к сочинению Олауса Магнуса 
в 1555 году изображены колдун и ведьма, вызывающие на море губящий корабли 
шторм. У колдуна в руках все тот же шест с головою животного, обращенною на 
тонущие суда.

В славянских преданиях почти не сохранилось преданий о влиянии на погоду с 
помощью черепа (исходно, конечно же, черепа жертвы). Единственный пример — 
плохо сохранившаяся сказка, в которой «у Яги есть мертвая голова; захочет Яга 
навести дождь — выставит ее во двор, спрячет ее — начинает светить солнце».

Почему древний жертвенный обряд у скандинавов превратился в порчу? Возможно, к 
эпохе викингов миф о Первожертве оказался потеснен мифом о Жертве Одина, 
повесившем себя на Мировом Древе — ясене Иггдра-силь. Отсюда и господствующей 
формой жертвоприношения — человека ли, животного ли — стало повешение, что 
многократно отражено в сагах, в описаниях иноземцев — немца Адама Бременского и 
испанского араба ат Тартуши — и на резных изображениях Готландских могильных 
камней. Могло подействовать на обряд и изменение отношения к Первосуществу. 
Если в «Старшей Эдде» про «злую» природу Имира ничего не говорится, то в 
прозаической «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона о ней сказано прямо: «Никак мы не 
признаем его (Имира. — Л. П.) за Бога. Он был очень злой, и все родичи его тоже 
— те, кого зовем мы инистыми великанами». Сама постановка вопроса, однако, 
говорит о том, что когда-то к Тому, из Чьего тела возникла Вселенная, 
скандинавы относились по-иному.

Сложнее понять символику человеческих жертвоприношений Тору-Громовержцу, 
описанных у Дудона Квинтилианского: череп обреченного разбивается ударом 
бычьего ярма, а кровью из перерезанного горла окропляют участников обряда. С 
обрядом русов, как видим, ничего общего.

Зато у балтийских славян мы встречаем его полнейшее подобие. У балтийских 
славян при раскопках святилищ находят черепа людей и скота. Согласно епископу 
Адельготу (1108) славянские «фанатики» отрубали пленникам головы перед алтарями,
 которые потом оными головами и украшались — «Голов желает наш Прилегала!». 
Культ головы у всех славянских народов находит множество примеров. Голова коня, 
воткнутая на шест, охраняла от болезней и нечисти места ночлегов табунов, 
конюшни и пасеки в Полесье и Полабье, а в Поднестровье ею увенчивали ограды 
огородов — «чтоб все родило!». На Руси медвежий череп, громко именуемый