А й как тридцать молодцев да со единыим,
		А й как тридцать сильных русейских богатырей. 

Как видим, в былинах есть дружина, и дружина эта — именно богатыри (почему она 
оказывается дружиной именно Ильи, а не Владимира Красного Солнышка — об этом 
будет, читатель, особый разговор). В былине «Ставр Годинович» Владимир 
устраивает пир На многих князей да бояров, На всю поленицу удалую, На всю на 
дружину храбрую.


И тут Владимир окружен дружиной, причем упоминается она в перечне пирующих там, 
где обычно упоминают богатырей — которые на сей раз в списке не появляются. Как 
это понимать? А очень просто — дружина и есть богатыри. А богатыри — это и есть 
киевская дружина. И про это ясно сказано в былинах. Вот и гадай — то ли филолог 
и фольклорист Борис Путилов, полвека пишущий книги по русскому эпосу, толком в 
нем не разобрался, то ли знает все прекрасно — но все равно пишет другое.

Однако хороши бывают и историки — вот, скажем, Руслан Григорьевич Скрынников 
сообщает, что былины возникли в X веке из скандинавских саг. То есть исландские 
саги — прозаические во всех смыслах слова, сухо-документальные по стилю — 
каким-то образом угодили на Русь, где и преобразились в эпические поэмы — 
былины, при этом превращении утратив, кроме прозаической формы, всех героев и 
все сюжеты. Как говаривал британский мыслитель и писатель Гилберт Честертон, 
более известный у нас, как автор детективов про отца Брауна: «Нельзя изменить 
перья у коровы или лапы у кита. Если что-то изменилось полностью, оно не 
изменилось». Что ж удивляться, что после таких «исследований» попытки историков 
обращаться к былинам встречаются фольклористами в штыки.

Мы можем согласиться с учениками Проппа — абсолютное большинство сопоставлений 
былин и летописей, которые проводят ученики Рыбакова, — натяжки, и натяжки 
очевидные. Далее я покажу не один такой пример. А вот соглашаться с выводом о 
полной неисторичности былин мы торопиться не станем. Обе стороны 
блистательнейшим образом упускают из виду одну очень простую и очевидную вещь: 
летопись — это только летопись. Не меньше — но и не больше. Летопись — это не 
история. Спор учеников Проппа и Рыбакова, по сути, оказывается спором не об 
историчности былин, а об их летописности. Речь шла о сопоставлении двух 
литературных жанров — что ж странного, что филологи в таком споре оказались 
сильнее и убедительней? Историки же сами загнали себя в тупик имени Нестора, 
ограничившись сопоставлениями былин с летописью — из всего огромного свода 
знаний и источников о русской древности.

В этой «битве титанов» оказалась откинутой в сторону и забытой настоящая 
сокровищница знаний о прошлом русского народа. Огромный слой содержащихся в 
былинах сведений, складывающийся в цельную, непротиворечивую картину. Картину 
эту образуют не столько имена былинных героев — они, как мы увидим, изменяются 
со временем, — не столько сюжетные коллизии — эти, напротив, очень мало 
изменяются от народа к народу и от эпохи к эпохе. Самое ценное — это черты 
культуры и общественного устройства в былинной Руси. Черты же эти оказываются 
на удивление древними — слишком древними даже для Киевской Руси Святослава 
Храброго и Игоря Сына Сокола. То есть сведения эти освещали эпоху, не 
освещенную еще летописями, взгляд изнутри, русский взгляд на те времена Руси, 
как народа и Руси, как державы, что мы привыкли изучать по византийским, 
западноевропейским и восточным авторам. Чего уж ценнее! И вот эти сокровища 
последователи Рыбакова откидывали в сторону оттого, что те не укладывались в их 
концепцию, их противники — отчасти по той же причине, отчасти потому, что, 
будучи филологами по специальности, далеко не всегда могли постичь этих 
сведений для историка. Что ж поделаешь, еще Козьма Прутков утверждал — «узкий 
специалист подобен флюсу — полнота его одно-стороння».

Нельзя» однако, сказать, что эти залежи исторических сокровищ были вообще 
обойдены вниманием исследователей. Совсем нет, и даже наоборот. Отдельные 
«самородки» и «алмазы» из этого слоя привлекали внимание всех — или почти всех 
— школ в русском былиноведении позапрошлого века. Среди них были Ф.И. Буслаев и 
А.А. Котляревский, искавшие в былинах славянские мифы, и корифей школы 
заимствований А.Н. Веселов-ский. Слишком долго было бы здесь перечислять 
фамилии тех исследователей, что собирали драгоценные крупицы из этой 
сокровищницы в XX столетии, да и нужды нет. Нам все равно, читатель, предстоит 
пройти по их следам. Истории изучения русских былин будет посвящена первая 
часть настоящей книги. Очень хотелось бы, читатель, показать вам хоть мельком, 
хоть краешком «кухню» исследователей, их поиски и споры. В отношении к ученым 
человек, не принадлежащий к их узкому кругу, часто впадает в две 
противоположные крайности. Одному они кажутся бездельниками, невесть с какого 
потолка берущими теории о вещах, которых не знают и знать не могут, по чистому 
капризу принимающими одно и отвергающими другое. Другие, напротив, считают 
ученых чуть ли не бесстрастными небожителями, причастными к сокровищнице 
мифического «Объективного Знания». Первые, соответственно, вообще не склонны 
принимать мнения академических ученых во внимание, вторые считают, что раз уж 
УЧЕНЫЕ сказали — так оно и есть, спор окончен. И то и другое — крайность, путь 
наименьшего сопротивления, который всегда ведет вниз. Тем полезнее для читателя 
будет увидеть, как шла работа историков и фольклористов, какие мнения