в наглом «нахвальщике», пытающемся прорваться из степи на Русь, минуя заставу, 
собственного сына, Илья побеждает его, но узнает (обычно по кольцу или кресту, 
оставленному когда-то его матери с наказом подарить сыну, если родится) и 
отпускает. Сокольник же ночью возвращается к раскинувшему в поле шатер Илье и 
пытается заколоть спящего отца. Однако копье преступного сына натыкается на 
висящий на груди богатыря крест (обычно фантастически тяжелый, «богатырский») и 
отскакивает. Проснувшийся Илья казнит вероломного отпрыска.

Сцена, что и говорить, выразительная. Только вот на Северной Двине записали 
любопытный вариант этой же былины, где крест отсутствует: 

		Прилетело копье Илье во белы груди,
		У Ильи был оберег полтора пуда... 

Вариант записан в первой половине XIX века. Так что на злокачественное влияние 
советских антихристов, как это нынче модно, не спишешь. Также исключить надо 
замену оберегом креста в тексте былины. Замена могла произойти только в другом 
направлении. Вспомним: «когда встречаются ранние и поздние термины, 
преимущество... должно быть отдано более раннему термину». В глухом углу 
Русского Севера сохранился исходный, первоначальныи вариант былины, тогда как 
большинство сказителей заменило уже непонятный «оберег» привычным крестом.

Собственно, крест и сам мог появиться в былинах задолго до христианства и без 
всякой связи с ним. У болгарских русальцев (что-то вроде ватаги святочных 
ряженых, организованных по типу не то артели, не то даже магического ордена) в 
костюм входили металлические кресты на груди — и это при том, что во время 
русалий русальцам настрого запрещалось креститься и молиться христианскому богу.
 Между прочим, в обряды русальцев входили и пляски с мечами. В этих ватагах 
многие ученые видят остатки тайных мужских братств, из которых перед началом 
Средневековья и развилась дружина.

Сохранился и еще один переходный момент, довольно яркий. Когда рать «татар» 
подступает к Киеву, Владимир в панике собирается бежать, но княгиня Апракса 
советует ему: 

		Ты пойди-ткось во божью церковь,
		И ты молись Богам нашим могуциим. 

Столь же очевидно, что здесь исходное — могучие Боги. Церковь в этой былине 
появилась позднее.

Но наиболее ярко и занимательно прослеживается переход от языческих ценностей и 
символов к православным в былине «Василий Буслаев молиться ездил»,

В наиболее полных и, на наш взгляд, наиболее поздних вариантах этой былины 
рассказывается, как глава новгородских удальцов отправляется с паломничеством в 
Святую землю и Иерусалим. При этом Василий изрекает знаменитые слова «смолоду 
много бито-граблено, под старость надо душу спасти». Хотя вообще-то его 
стариком не назовешь никак — это холостой парень, вожак ватаги таких же 
неженатых «оторви-, сорвиголов». Да и душу он спасает... гм... странновато. Но 
всему свой черед, читатель. В большинстве вариантов Василий приплывает в 
Иерусалим из Новгорода на корабле, и его путь не описывается. Реже встречается 
весьма невнятное описание» в котором Василий, пройдя знакомым русским купцам с 
незапамятных пор путем, по Волге попадает в «Каспиц-кое» море, а оттуда, опять 
же непонятно как, попадает в Иерусалим. Тут только и остается, что согласиться 
с Проппом: былина эта сложилась и пелась не в паломнической среде, уж там-то 
пути на Иерусалим были хорошо известны. Более того, могу добавить, этот вариант 
возник довольно поздно — иначе Каспийское море называлось бы там, как в иных 
былинах, своим древним именем — «Хвалынское».

Но гораздо увлекательней третий вариант, когда герой направляется вниз но 
Волхову, в Ладогу и через Неву в «Виранское» или «Веряжское» (Балтийское) море. 
В некоторых записях с таким маршрутом и речи нет ни о каком Иерусалиме — 
роковая встреча с «бел-горюч камнем» с запретительной надписью и вещей мертвой 
головою происходит на острове посреди «Веряжского моря».

Но ведь на Балтике и впрямь располагался остров, по значению вполне 
сопоставимый с Иерусалимом для христианского мира! Это современный Рюген, 
«остров Рус» арабских авторов X века, Буян русских сказок и заклинаний. На нем 
немало белых скал, а языческий культ балтийских славян, центром которого была 
Аркона, включал хранение отсеченных голов, принесенных в жертву богам или 
убитых на войне врагов («мертвая голова, человечья кость» говорит Василию 
Буслаеву: «Я молодец не хуже тебя был»). Собственно, отдельное хранение черепов 
жертв свойственно всему славянскому язычеству, западнославянскому — в 
особенности (о чем далее будет особый разговор). Возможно, здесь влияние 
кельтов, столь ощутимое у славян вообще и у балтийских славян в особенности 
(само слово «волхв» иные исследователи считают происходящим от славянского 
названия кельтов — «волохов»), А может быть, корни жутковатого обычая лежат 
глубже — в древнеевропеискои культуре «строителей мегалитов», сооружений из 
грубо обтесанных каменных глыб (самое известное — британский Стоунхендж), было