Часть 2.

За былинными героями -в глубь веков


Глава 1 От вехи к вехе. Проблема датировки былин

Любой исследователь былин, изучающий их не как чисто литературные произведения, 
но применительно к истории русской, сталкивается с проблемой датирования. Каким 
образом определить время возникновения былины?

Обыкновенной для исторической школы опорой были и остаются имена персонажей. 
«Первичными датирующими признаками служат имена исторических лиц», наставлял Б.
А. Рыбаков в учебном пособии «Русское народное поэтическое творчество». Однако 
опора эта, как неоднократно уже отмечалось, весьма ненадежная, И дело здесь не 
столько даже в том, что отыскание исторических прототипов былинному имени, как 
настаивает Б.Н. Путилов, должно-де производиться в строгом соответствии с 
правилами лингвистической науки. Это требование сильно отдает профессиональным 
снобизмом филолога. Да и можно ли безоглядно распространять точные 
лингвистические правила на изучение живой речи, в особенности фольклора, где 
слова изменяются зачастую не по выведенным языковедами законам, а по игре 
смыслов и созвучий? Особенно это относится к именам. В соответствии с какими 
законами языкознания, например, злополучный польский князь Конрад Мазовецкий, 
призвавший на берега Балтийского моря крестоносную чуму Тевтонского ордена, 
«превратился» в русских летописях в... Кондрата? Или насколько вероятна, с 
точки зрения строгих ученых-филологов, трансформация имени императора Франции в 
«Неопален» и далее — в «Опален» в русском фольклоре XIX столетия?

Мы так привыкли повторять «лингвистика — точная наука», что мало кто из 
произносящих сию магическую фразу вдумывается в ее смысл. А ведь «точная» в 
применении к науке обозначает отнюдь не положительную оценку («точный выстрел», 
«точный рассказ»). «Точная наука» означает наука абстрактная, отвлеченная от 
реалий «данного нам в ощущениях» мира. Точные науки — геометрия, алгебра и 
прочие — имеют дело с, выражаясь словами Даля, «умозрительными конструктами», и 
применять их методы к изучению реального мира надо с сугубой осторожностью. 
Никто ведь не предполагает, что две параллельные улицы никогда не пересекутся. 
Впрочем, пример математических методов, навязанных гуманитарной науке, у всех 
перед глазами — прискорбно знаменитая «теория» Носовского и Фоменки, пытающаяся 
«складывать», «делить» и «приводить к знаменателю» людей и события. Столь же 
осторожно, думается мне, надо бы использовать и методы точной науки лингвистики 
в истории и фольклористике, в областях, исследующих мир факта и живого слова; 
мир, в котором, как отмечал еще Достоевский, и дважды два иной раз может быть 
равно не четырем, и даже не пяти, а стеариновой свечке.

В противном случае... что может быть в противном случае, мы, читатель, ясно 
видим на примере хозяйничанья лингвистов в исторических источниках, вроде 
истории с «росскими» названиями днепровских порогов у Константина 
Багрянородного или именами русских послов из договоров с Византией X века. В 
первом случае диалектное скандинавское словечко «форс» мало того что вопреки 
своему основному значению — «стрежень, быстрина» — принуждено обозначать речной 
порог. Так оно еще и превращается в пределах одного абзаца в «форос» 
(Варуфо-рос), «фар» (Айфар) и даже «борси» (Улборси). В договорах же одно и то 
же звукосочетание «льф», опять-таки в одном документе «переходит»-де то в «лав» 
(«Хрольф» — Ролав), то в «леб» («Ульф» — Улеб). Каждый из этих «переходов» с 
точки зрения языкознания выглядит убедительно, а обращать внимание на вопрос, 
как все они могли произойти в пределах небольшого текста не стоит. Еще меньше 
внимания они уделяют вопросу, когда успели произойти такие изменения — ведь 
законы, которыми их достоверность поверяют лингвисты, выведены на изучении 
многовековых процессов — в то время как и имена варягов-русов, и названия 
порогов записаны со слов самих носителей языка.

Этими вопросами должны были бы озадачиться историки, но они лишь, раскрыв, 
словно птенцы, рты, жадно сглатывают принесенные заботливыми лингвистами 
«толкования», не жуя — как же, «точная наука».

Но в одном критики исторической школы все же, безусловно, правы — ненадежная 
опора для историка былинные имена. Слишком изменчивы, многовариантны. И вовсе 
не обязательно самая ранняя запись сохраняет исходный вариант имени героя. Так, 
в самом первом изданном сборнике былин, «Древних российских стихотворениях 
Кирши Данилова», появляются Саул Леванидович и сын его Константенушко Саулович. 
Те же герои позднее, у Кириевского, появляются под именами Саура Ванидовича и 
сына его Саура Сауровича. Очевидно, однако, что это именно источник Кирши 
Данилова или кто-то из его предшественников и учителей по созвучию уподобил 
непонятные древние имена знакомым, православным. В некоторых записях былины о 
смерти Чурилы Пленковича боярин Бермята превращается в Ермила. Богатырь с 
вполне христианскими именем-отчеством Самсон Самойлович, что возглавлял 
киевскую богатырскую дружину до возвышения Ильи Муравленина, в других вариантах