Я согласен, читатель, с теми, кто считает, что Сталин, который в те годы 
прибирал к рукам власть в молодой Советской державе, был гением. Но даже для 
гения задача, которую он поставил перед собой, была неразрешима — как 
неразрешима была бы для него и любого другого задача вечного двигателя. Сталин 
пытался построить империю, Русское государство, на основе изначально 
антинациональной и антигосударственной идеи Маркса и Энгельса. Задача 
потребовала от него обращения к корням, к истокам русской культуры — и вождь 
обратился к ним. Но идеология не оставляла места для идей аристократии и 
требовала оставить имя творца только за «народом». И Сталин взялся за решение 
этой неразрешимой задачи со всей силой и неутомимым упорством, отличавшими 
этого человека.

«Дискуссия по вопросам эпоса», развернувшаяся с подачи вождя в советской прессе 
в середине тридцатых, на долгие десятилетия заморозила любые исследования 
происхождения былин. Было решено считать их «народным творчеством» — и точка. 
«Теория» — а на деле всего лишь признание факта — княжеско-дружинного 
происхождения былинного эпоса была заброшена на многие годы. Рыбаков, споря с 
Проппом, отмечал, что есть черта, объединяющая его с соперником — решительное 
неприятие «аристократической теории происхождения эпоса». Даже когда советские 
ученые наткнулись на факты, в очередной раз подтвердившие правоту Всеволода 
Миллера, — ничего не изменилось.

В разгроме старой исторической школы, пожалуй, одно только и было хорошо — 
вместе с нею рухнула идея об исключительной связи былин с Киевским и даже 
Московским государством. Это расчистило путь для исследований догосударственной 
старины в былинах.

«Русские имели эпос задолго до образования Киевского государства. На Киевскую 
эпоху падает его расцвет. Подобно тому, как советские историки не начинают 
русской истории с образования Киевской Руси, мы не можем начинать историю 
русского эпоса с образования киевского цикла былин», — писал В.Я. Пропп в труде 
«Русский героический эпос».

Сейчас ученики и последователи Владимира Яковлевича иногда изображают его 
противостояние с Борисом Александровичем Рыбаковым как этакое столкновение 
свободномыслящего, не зашоренного идеологией ученого с академическим 
чиновником-сталинистом. Разумеется, это не так. Пропп был таким же сыном своего 
времени и своей страны, как и Рыбаков. И надобно еще посмотреть — кто из ученых 
ревностней следовал велениям времени.

Вот Пропп спешит очистить «народ» от подозрений в идеализме и мистике. «В 
былине прямой веры в оборотничество уже нет, оно использовано только, как 
поэтический прием». Это про былину о Вольге-Волхе. А вот про Садко: «образ 
морского царя не составляет уже предмет веры. Он — поэтическое олицетворение 
моря».

Вера в оборотней не исчезла до сих пор — про бабку пишущего эти строки трезвые 
и здравомыслящие в общем-то люди рассказывали, что она перекидывалась 
медведицей и черной кошкой. А уж во времена, когда записывали былины, эта вера 
и вовсе была всеобщей — по крайности, среди тех, кто былины пел. И о каком 
«поэтическом приеме» можно говорить, когда Волх то загоняет в сети рыбу, 
обернувшись щукой, то превращает свое войско в муравьев, чтобы забраться во 
вражью крепость? «Поэтический прием» — это когда в «Слове о полку Игореве» 
Ярославна говорит, что «полетит кукушкой по Дунаю» — хотя так ни в кого не 
превращается и никуда не летит. Это когда муж Ярославны, князь Игорь, из плена 
половецкого «соколом полетел», а его спутник-пособник, половец Овлур, «волком 
побежал», — еще можно говорить о «поэтическом приеме» — хотя и на «Слове» лежит 
тень «настоящих» оборотней вроде Велесова внука Бояна или князя-чародея 
Всеслава Полоцкого. «Поэтическому олицетворению моря» русские крестьяне еще в 
XIX веке приносили в жертву коней — животных, скажем так, не лишних в хозяйстве.
 К нему взывали в заговорах знахари («царь водяной и царица водяная, дайте воды 
на здоровье»), у него наряду с повелителями Земли и Неба просил на сон грядущий 
прощения русский мужик: 

		«Царь морской,
		царь земляной,
		царь небесный —
		прости мою душеньку грешную». 

Если все это не вера — то что тогда вера? Кроме материализма, ученый «обогатил» 
былины про-грессизмом («эпос... смотрит в будущее») и, конечно же, классовым 
сознанием («в Илье пробуждается сознание своей классовой принадлежности»). 
Последнее» честно говоря, к марксовой науке о классах никакого отношения не 
имеет, поскольку бродячий воитель Илья никак с производством не связан, а стало 
быть, и ни к какому «классу» не может принадлежать — типичный «деклассированный 
элемент». Более того, В двух былинах, где Проппу было угодно усмотреть 
классовую борьбу («Ссора Ильи с Владимиром» и «Хотен Блудович»), главные герои 
оказываются хозяевами холопов-«паробков». То есть — о ужас! — принадлежат к 
классу... рабовладельцев!