395 Этот схватил и связал преисподней трехглавого стража
   Прямо у царских дверей[666] и дрожащего вывел на землю,
   Те госпожу увести из покоев Дита хотели".
   Так отвечала ему Амфризийская[667] вещая дева:
   "Козней таких мы не строим, старик, оставь опасенья!
   400 Не для насилья наш меч обнажен; пусть чудовищный сторож
   Вечно лаем своим бескровные тени пугает,
   Пусть блюдет в чистоте Прозерпина ложе Плутона.
   Видишь: троянец Эней, благочестьем и мужеством славный,
   К теням Эреба сошел, чтобы вновь родителя встретить.
   405 Если не тронет тебя такая преданность сына, —
   Эту узнаешь ты ветвь!" И под платьем скрытую ветку
   Вынула жрица и гнев укротила в сердце Харона,
   Больше ни слова ему не сказав; и старец, любуясь
   Блеском листвы роковой, давно не виданным даром,
   410 К берегу лодку подвел вперед кормой потемневшей.
   Души умерших прогнав, что на длинных лавках сидели,
   Освободил он настил и могучего принял Энея
   В лодку. Утлый челнок застонал под тяжестью мужа,
   Много болотной воды набрал сквозь широкие щели;
   415 Но через темный поток невредимо героя и жрицу
   Бог перевез и ссадил в камышах на илистый берег.
 
   Лежа в пещере своей, в три глотки лаял огромный
   Цербер, и лай громовой оглашал молчаливое царство.
   Видя, как шеи у пса ощетинились змеями грозно,
   420 Сладкую тотчас ему лепешку с травою снотворной
   Бросила жрица, и он, разинув голодные пасти,
   Дар поймал на лету. На загривках змеи поникли,
   Всю пещеру заняв, разлегся Цербер огромный.
   Сторож уснул, и Эней поспешил по дороге свободной
   425 Прочь от реки, по которой никто назад не вернулся.
   Тут же у первых дверей он плач протяжный услышал:
   Горько плакали здесь младенцев души, которых
   От материнской груди на рассвете сладостной жизни
   Рок печальный унес во мрак могилы до срока.[668]
   430 Рядом – обители тех, кто погиб от лживых наветов.
   Но без решенья суда не получат пристанища души;
   Суд возглавляет Минос[669]: он из урны жребии тянет,
   Всех пред собраньем теней вопрошает о прожитой жизни.
   Дальше – унылый приют для тех, кто своею рукою
   435 Предал смерти себя[670] без вины и, мир ненавидя,
   Сбросил бремя души. О, как они бы хотели
   К свету вернуться опять и терпеть труды и лишенья!
   Но не велит нерушимый закон, и держит в плену их
   Девятиструйный поток и болота унылые Стикса.
   440 Краткий пройден был путь – перед взором Энея простерлась
   Ширь бескрайних равнин, что «полями скорби» зовутся:
   Всех, кого извела любви жестокая язва,
   Прячет миртовый лес,[671] укрывают тайные тропы,
   Ибо и смерть не избавила их от мук и тревоги.
   445 Федру увидел он здесь, и Прокриду, и с ней Эрифилу,[672] —
   Раны зияли на ней, нанесенные сыном свирепым;
   Здесь и Эвадна была, Лаодамия и Пасифая,
   С ними бродил и Кеней, превращенный из юноши в деву,[673]
   Ибо по смерти судьба ему прежний облик вернула.
   450 Тут же Дидона меж них, от недавней раны страдая,
   Тенью блуждала в лесу. Герой троянский поближе
   К ней подошел – и узнал в полумраке образ неясный:
   Так на небо глядит в новолунье путник, не зная,
   Виден ли месяц ему или только мнится за тучей.
   455 Слез Эней не сдержал и с любовью ласково молвил:
   "Значит, правдива была та весть, что до нас долетела?
   Бедной Дидоны уж нет, от меча ее жизнь оборвалась?
   Я ли причиною был кончины твоей? Но клянусь я
   Всеми огнями небес, всем, что в царстве подземном священно, —
   460 Я не по воле своей покинул твой берег, царица!
   Те же веленья богов, что теперь меня заставляют
   Здесь во тьме средь теней брести дорогой неторной,
   Дальше тогда погнали меня. И не мог я поверить,
   Чтобы разлука со мной принесла тебе столько страданий!
   465 Стой! От кого ты бежишь? Дай еще на тебя поглядеть мне!
   Рок в последний ведь раз говорить мне с тобой дозволяет".
   Речью такой Эней царице, гневно глядевшей,
   Душу старался смягчить и вызвать ответные слезы.
   Но отвернулась она и глаза потупила в землю,
   470 Будто не внемля ему, и стояла, в лице не меняясь,
   Твердая, словно кремень иль холодный мрамор марпесский.[674]
   И наконец убежала стремглав, не простив, не смирившись,
   Скрылась в тенистом лесу, где по-прежнему жаркой любовью