королевстве, и он весьма сим доволен. А то огромное войско, что подошло к 
границе их страны исчезло настолько быстро, что никто толком и не понял, что с 
ним сталось.
Проходит первый год правления новоиспеченного конунга, является туда Перусь, 
как договаривались, день в день, входит в палаты и приветствует его. Конунг 
встречает того милостиво. Перусь молвил:
– Вот он я, прибыл, чтоб получить причитающееся мне.
– Да, да, — говорит конунг, — все уже приготовлено.
И отсчитывает ему тотчас десять марок золотом. Дружинникам же это кажется 
странным.
Второй раз ровно через год в тот же день приходит Перусь и требует свое 
вознаграждение. Поднимается тут сильный крик в палатах, что, мол, этот человек 
всегда требует деньги у конунга. И подозревают — что-то неладное в этом кроется.
 Когда конунг слышит такие толки, просит он Перуся не требовать у него больше 
денег, хотя велит все же выдать ему и в этот раз десять марок. Тем не менее, 
Перусь заявляет, что будет добиваться своего, что бы конунг ни говорил, берет 
очередное вознаграждение и уходит.
В третий раз по прошествии двенадцати месяцев предстает Перусь пред конунгом и 
требует положенные десять марок золотом. Тут поднимается невообразимый шум в 
палатах, ибо дружинники говорят, что, мол, этот чужестранец сделал их конунга 
данником. Думают, точно кроется во всем этом нечто неладное. Когда конунг 
слышит такие речи, обращается он к Перусю гневно:
– Да в своем ли ты уме, что осмеливаешься требовать у меня деньги?! Так ли ты 
хочешь отплатить мне за добрую волю, что я выказал тебе в прошлый раз?! Сейчас 
же оставь свою наглость, если не хочешь, чтоб тебя избили до полусмерти!
Перусь и отвечает:
– Тебе даже не стоит надеяться, что из-за твоих угроз я перестану требовать 
причитающееся мне.
Конунг молвил:
– Если ты не уймешься, велю я тебя схватить, и на самом деле прикажу умертвить!
Перусь и говорит конунгу:
– Помнишь ты, где встретились мы впервые?
– Да, помню, — отвечает конунг.
– Ага, — продолжает Перусь. — Тогда был ты просто герцогом, и считали тебя 
справедливым человеком и отнюдь не жадным. Но сейчас, гляди-ка, стоило тебе 
только разбогатеть, и вот уже стал ты алчным, да скор на неправый суд и 
расправу. Конечно! Ведь ты получил власть поступать по своей воле. Не так ли? 
Ну, а поскольку, я сейчас испытал тебя, каков ты есть на самом деле, думаю я, 
что петух уж сварился!

Раз, и оказывается, что герцог никуда не уходил от своего корабля, а времени 
прошло не больше, чем потребовалось, чтоб петух
55
сварился. Хотя и показалось герцогу, что пробыл он конунгом уже несколько лет, 
разделил ложе с королевой и правил страной. И все это произошло не без помощи 
наваждения, да супротив того, как на самом деле было, ибо заморочил ему мастер 
Перусь голову. Потому как возжелал Перусь испытать герцога, кем тот окажется, 
когда сможет поступать по своей воле.

То же самое относится и к другим многим, ибо губит того гордыня, кто сильно 
рвется к власти; и хочет он один всем заправлять. И перестает он также порою 
уважать того, кто прежде ему помог. И здесь заканчивается рассказ о мастере 
Перусе на этот раз.


Краткое примечание


Sjon-hverfing
— наваждение, морок, иллюзия (см. краткое примечание к первой истории о мастере 
Перусе). Подобные ситуации, где пугающие боевые наваждения используются в 
тактических целях, упоминаются в древнеисландской «Саге об Эйрике Рыжем» (гл. 
11):


 «Два человека пали из (викингского) отряда Карлсефни, а у скрелингов — четверо,
 хотя и были викинги атакованы (подавлены?) численно превосходящим вражеским 
воинством. Викинги идут к своим времянкам (временным жилищам) и пытаются понять,
 что это было за неприятельское сонмище, которое напало на них на земле. Затем 
они думают, что настоящим (не иллюзорным) было лишь то воинство, которое 
приплыло на лодках, другое же воинство было мороком».


Нечто подобное можно найти в «Истории франков» Григория, епископа Турского. 
Гунны предприняли очередную попытку вторжения в Галлию. Сигиберт выступил 
против них со своим воинством, предводительствуя большим числом храбрецов. И 
когда они должны было сойтись на поле брани, гунны, будучи весьма сведущими в 
волшебстве, наслали перед собой ложные видения самых разных видов и 
окончательно разгромили своего противника. Войско Сигиберта бежало, а его 
самого схватили гунны. [Книга четвертая, 29]).