любят все миниатюрное. Любовь, с которой они вырезают нэцкэ – небольшую фигурку 
на японском кисете с табаком, или разбивают крошечный сад, размером не больше 
суповой тарелки, – проявления того же тонкого дара.
Существует еще более миниатюрная поэтическая форма. Она называется хокку, или 
хайку, и в ней всего семнадцать слогов. Например:


Гляжу, опавший лист
Опять взлетел на ветку —
То бабочка была!


В Древней Японии бабочки были не просто летающими насекомыми. Появление этого 
ярко окрашенного существа предвещало прибытие какого-то хорошего друга. В 
некоторых случаях стайки бабочек считали душами погибших в сражении воинов.

«Хякунин-иссю»


Те, кто знаком с «Хякунин-иссю» («Сто стихотворений ста поэтов»), произведением,
 написанным до Норманнского завоевания, согласится, что древняя японская поэзия 
во многом зависела от умелого использования омонимов и аллюзий, постоянных 
эпитетов и эпиграфов (так называемые «формульные слова»). В этом искусстве 
практиковались не для того, чтобы вызвать смех, что было целью Томаса Худа 
(Гуда)
[127]
, а, скорее, для того, чтобы заслужить восхищение за создание умного и тонкого 
«словесного орнамента». Ни один перевод не может полностью передать эту сторону 
японской поэзии, но следующая танка Фунъя-но Ясухидэ, возможно, даст некоторое 
представление о такой искусной игре слов:



Она налетит,
И никнут осенние травы,
Сгибаются деревья.
Воистину горы и ветер,
Соединяясь, порождают бурю.


Изобретательность автора проявилась в том, что «яма кадзэ» («горный ветер») 
пишется при помощи двух иероглифов – «гора» и «ветер». Если их объединить, 
получается слово «араси» – «буря». Такая замысловатая игра слов употреблялась, 
но умеренно, поэтами классического периода, чтобы возродиться в более позднее 
время, когда эту традицию стали порицать, поскольку считалось, что подобная 
словесная демонстрация затмевает поэтическое настроение.

Любовная лирика


Японская любовная лирика существенно отличается от того, к чему мы, европейцы, 
привыкли. Утомительная привычка перечислять достоинства любимой женщины, 
независимо от того, насколько кратко или длинно это получается, к счастью, 
совершенно невозможна в танка. В японской поэзии нет ничего подобного 
чувственности Суинбурна
[128]
или Д.Г. Россетти
[129]
, тем не менее чувства выражаются изящно и приятно. В Японии, так же как и в 
любой другой стране, несомненно, были любовные лирики, которые, возможно со 
всем пылом страсти отдающиеся любовной теме своих стихов, но в их поэзии этот 
пыл скорее призрачный, чем плотский, он всегда проявляется вежливо и утонченно. 
Что может быть более чистым и изысканным, чем эта песня «Танец цветов» из 
провинции Бинго?



Если хочешь встретиться со мной, любовь моя, —
Только мы вдвоем,
Приходи к воротам, любовь моя,
В солнце или в дождь,
И если люди спросят, зачем ты здесь,
Отвечай, любовь моя, что пришла
Посмотреть на прохожих.


Если хочешь встретиться со мной, любовь моя,
Только ты и я,
Приходи к сосне, любовь моя,
Пусть облачно или ясно,