Савара сразу же отправился на этот остров и сделал несколько набросков. Когда 
он рисовал, то встретил на берегу женщину с распущенными волосами, которая была 
одета в юбку из красной ткани. Она несла в корзине рыбу и, как только увидела 
Савара, сразу узнала его.
      — Ты Савара, а я Кими, — сказала она, — с которой ты помолвлен. Письмо о 
том, что ты женился на дочери Мёкэй, было неправдой, и мое сердце переполняет 
счастье, так как теперь ничто не мешает нашему союзу.
      — К сожалению, бедная Кими, этого не случится, — ответил Савара, — я 
решил, что ты покинула Тэнко и забыла меня, и, поверив, что все это правда, я 
женился на Кику, дочери крестьянина.
      Кими, не сказав ни слова, помчалась по берегу и забежала в свою маленькую 
хижину. Савара следовал за ней, зовя ее по имени снова и снова. Тут он увидел, 
как Кими берет нож и втыкает его себе в горло, а в следующий момент уже мертвая 
лежит на земле. Савара плакал и вглядывался в ее неподвижную фигуру. Он увидел 
красоту Смерти на ее щеке, увидел лучезарное сияние в ее волосах, развеваемых 
ветром. Кими выглядела такой прекрасной и удивительной в тот момент, что он не 
выдержал и сделал набросок женщины, которая любила его так сильно и любовь 
которой закончилась так печально. За линией прилива он похоронил ее, а когда 
пришел домой, взял этот грубый набросок, нарисовал картину, изображающую Кими, 
и повесил какэмоно на стену.
      Кими обретает покой
      В ту самую ночь он проснулся и обнаружил, что фигура на какэмоно ожила и 
что Кими с ножом в горле и всклокоченными волосами стоит перед ним. Ночь за 
ночью она приходила — безмолвная, жалкая фигура, — пока, наконец, Савара, 
который не мог больше выносить эти визиты, не отдал какэмоно в храм Кориндзи. 
Священники храма Кориндзи каждый день молились за душу Кими, и постепенно она 
обрела покой и более не беспокоила Савара.
      Танка и хайку
      Истинный гений нашел воплощение в танка — стихотворениях из пяти строк и 
тридцати одного слога. В танка присутствует недосказанность, и основным 
выразительным средством служат намеки. Удивительно, что и музыка стиха и 
чувства вполне умещаются в этой лаконичной форме. Танка — это действительно 
короткая поэтическая форма, но она последовательно демонстрирует, что короткий 
фрагмент на самом деле бесконечен: воображение «подхватывает» его и продолжает 
в тысячах новых строк. Танка — это такой же символ Японии, как и гора Фудзи. 
Все это невозможно понять, если не предположить, что японские поэты обладают 
утонченным поэтическим талантом. В этом таланте неразрывно соединяются две 
стороны. Японский поэт должен уметь передать всего в пяти строках легким и 
изящным языком те идеи, которые ему нужно выразить. Нет сомнений в том, что это 
ему удается. Эти маленькие стихотворения удивительно характерны для японской 
культуры, потому что японцы любят все миниатюрное. Та любовь, с которой они 
вырезают нэцкэ или устраивают крошечный сад размером не больше суповой тарелки,
 — проявления того же тонкого дара.
      Но есть еще более миниатюрная поэтическая форма. Она называется хайку, и 
в ней всего семнадцать слогов. Например: «Я увидел бутон, который снова сел на 
ветку. Смотри-ка! Это была бабочка». В старой Японии бабочки были не просто 
летающими насекомыми. Появление этого ярко окрашенного существа предвещало 
прибытие какого-то хорошего друга. Иногда облако бабочек воспринималось как 
души воинов.
      «Хякунин-иссю»
      «Хякунин-иссю» («Сто стихотворений ста поэтов») — произведение, которое 
показывает, насколько древняя японская поэзия зависела от умелого использования 
омонимов и постоянных эпитетов и эпиграфов. Они использовались не для того, 
чтобы развеселить и вызвать смех. Целью было создать изобретательный и тонкий 
«словесный орнамент» и заслужить тем самым признание читателей. Никакой перевод 
не может передать эту сторону японской поэзии, дать какое-то представление об 
искусной игре слов:
      Горный ветер осенью
      Зовут «бурей».
      Он уносит тростник и прутья
      И кружит их над равниной,
      Чтобы снова рассеять по ней.
      Изобретательность автора проявилась в том, что яма кадзэ (горный ветер) 
пишется при помощи двух иероглифов. Если их объединить, получается слово араси 
— «буря». Эта замысловатая игра слов редко употреблялась поэтами классического 
периода. Когда позже традиция стала снова возрождаться, ее порицали, поскольку 
считали, что она мешает восприятию самого духа поэзии.
      Любовная лирика
      В Японии есть любовная поэзия, но она существенно отличается от того, к 
чему мы привыкли. Утомительная привычка перечислять достоинства любимой женщины,
 независимо от того, насколько длинным или коротким получается список, к 
счастью, совершенно невозможна в танка. В Японии, так же как и в любой другой 
стране, были поэты, сжигаемые огнем страсти, но в их поэзии этот огонь скорее 
призрачный, чем человеческий, плотский, он проявляется бережно и утонченно. Что 
может быть более наивным и одновременно изысканным, чем эта песня «Танец 
цветов» из провинции Бинго:
      Если хочешь встретиться со мной, любовь моя,
      Только мы вдвоем,
      Приходи к воротам, любовь моя,
      В солнце или в дождь,