В муку смололи, в ступе раскрошили,
И чтобы мучить, снова воскрешали…


И рвали на куски тела несчастных,
Безжалостно калечили их лица,


Вытягивали прочь кишки из чрева,
Мороз на них свирепый напускали,


Варили в масле, в темноте томили,
В крови повелевали им топиться…


На дыбе истязали долгой пыткой,
Дробили кости, жилы подрезали…


На долгие столетья каждый грешник
В темницы ада для расправы брошен,


Бежать нельзя — напрасны все попытки:
Веревками тугими грешник связан,


Для тех, кто прежде убивал и мучил,
Исход перерождений невозможен,


Кто лицемерит, кто наживы жаждет —

Тот будет за грехи свои наказан!
[111]




Седьмой палатой управлял судья Тайшань-ван, помощники которого вели книгу
шэнсы-бу
(«книгу живота и смерти»), в которую записывали имена тех, кто питался 
человечиной; такие души обрекались на вечный голод. Еще сюда попадали отцы и 
матери, бросившие новорожденных, разбойники и те, кто играл на деньги.

Восьмую палату возглавлял судья Души-ван, к которому доставляли души тех, кто 
не похоронил родителей; считалось, что подобная непочтительность обязательно 
укоротит жизнь родителей в следующем перерождении.
В девятую палату, где руководил судья Пиндэн-ван, направляли грешников, 
изготавливавших яды и «дурные книги», совершавших поджоги и рисовавших 
неприличные картины. Эта палата обнесена железной решеткой.
Наконец, в десятой палате судья Чжуаньлунь-ван приговаривал души к перерождению 
в том или ином качестве, которых насчитывалось шесть — три желательных и три 
неблагоприятных. К первым трем относятся перерождения в качестве бога, человека 
и водного духа, ко вторым — в качестве подземного демона, «голодного духа» и 
животного. «Все эти перерождения не были вечными. По истечении определенного 
срока переродившиеся вновь умирали, опять попадали в первую палату ада, где все 
происходило сначала» (Л. С. Васильев). Прервать цепочку перерождений способен, 
как утверждал буддийский канон, только бодхисаттва или будда.
В десятом святилище расположены 6 мостов, которые соединяют преисподнюю с миром 
живых. По ним души, приговоренные к перерождению, отправлялись в свои новые 
сферы обитания.
В целом представление о преисподней в поздней китайской мифологии было по духу 
вполне буддийским («индо-буддийским», по выражению Л. С. Васильева), однако в 
нем отчетливо прослеживается влияние конфуцианства (прежде всего в перечне 
грехов, за которые полагаются адские муки) и отчасти даосизма (например, 
магический по сути способ заблаговременно умилостивить Яньло-вана).
В отличие от других религиозно-мифологических традиций адские бесы, мучившие 
души грешников, не принадлежали, с точки зрения китайцев, к «нечистой силе»; 
это были не более чем второстепенные и третьестепенные божества со своим, четко 
ограниченным кругом обязанностей. Людям на земле вредили не они, а злые духи, к 
которым причисляли стихийных духов, диких и кровожадных по самой своей природе, 
а также тех, кто переродился в качестве «голодного духа» (эгуй), причем первых 
одновременно боялись и почитали как божеств. Что касается вторых, обреченных 
дурной кармой — или небрежением родичей, не совершавших покойникам положенных 
подношений — на злобу и свирепость по отношению к живым, к ним относились как к 
своего рода заблудшим родственникам, причем считалось, что они ведут жизнь, во 
многом схожую с жизнью на земле. Как писал нидерландский синолог Я. М. де Гроот,
 «призраки приходят к людям и преследуют их в облике, если не абсолютно