великим человеком,
чьей необъятной и недостижимой мудрости они покло нялись не в силу слепой веры, 
а вследствие воспитанной веками искренней убежденности в непревзойденном 
совершенстве его идей и идеалов».

Так обстояло дело в кругу образованных людей. В народе же Конфуция почитали как 
божество, окружили его жизнь множеством легенд (так, утверждалось, что форма 
головы новорожденного Конфуция сулила ему великую судьбу — на голове у младенца 
было несколько бугорков, а посредине вмятина, как у одного из великих предков, 
Фуси, который создал иероглифы, научил людей писать, читать и считать и 
готовить пищу на огне). Слова и поступки мудреца приобрели статус божественных 
заповедей и идеальных действий, которые следовало воспроизводить каждому 
человеку. Со временем культ Конфуция «раздвоился»: мудреца стали отождествлять 
с богом долголетия Шоусином, которого изображали в образе убеленного сединами 
старца, окруженного детьми; это толковалось как объединение нации вокруг 
великого учителя и наглядное проявление сыновней почтительности сяо.




Жертвоприношение Учителю Кунцзы. Гравюра.



Еще одним следствием — и поистине глобальным по масштабам — культа знаний в 
целом и культа Конфуция и конфуцианства в частности стало возникновение и 
укрепление культа Поднебесной как центра мироздания. В известной степени этот 
культ можно сопоставить с культом Рима как Вечного города. В Риме, как писал 
Жорж Дюмезиль, «история от основания города заменяла мифологию людям, для 
которых все ценности определялись их городом, и ни окружающий его мир, ни 
времена, которые ему предшествовали, не представляли особого интереса». Не мир 
для древних римлян ужался до пределов города, как было в Вавилоне, но город 
охватил собой весь мир. Пламя пожара, погубившего Трою, из которой бежал 
«родоначальник» Эней, было одновременно пламенем мирового пожара, уничтожившего 
прежнее мироздание и очистившего его от скверны. Из этого пламени, подобно 
фениксу, и возник Вечный город, наследник Трои и «зиждитель устоев и мерило 
ценностей» — как себе, так и всей Ойкумене. По Титу Ливию, величие Рима в веках 
обеспечила римская доблесть
(virtus romana),
объединяющая в себе справедливость
(justitia),
верность
(fides),
мужество
(honor),
умеренность
(moderatio)
и благочестие
(pietas).
«Бессмертным богам, — писал Ливий, противопоставляя римлян этрускам и 
македонянам, — любезны благочестие и верность, коими достиг своего величия 
римский народ».

Схожие представления обнаруживаются и в конфуцианском Китае. Поднебесная — 
центр мироздания и венец творения, окруженный безграмотными варварами, которые 
обязаны почитать Сына Неба и приносить ему дань. «Любые взаимоотношения 
конфуцианского Китая с его соседями на протяжении почти двух тысячелетий всегда 
рассматривались только и именно сквозь эту призму. Как только представители 
какого-либо племени или соседнего государства прибывали в Китай, специальное 
управление, ведавшее сношениями с иностранцами, рассматривало прибывших как 
данников. Даже в 1793 году, когда в Китай прибыло первое английское посольство, 
на кораблях, везших миссию по китайским водам, развевались флаги с надписью 
„Носитель дани из английской страны“… Судя по многочисленным записям в 
китайских средневековых хрониках, все такие визиты в Китай всегда 
воспринимались и фиксировались именно как явления данников, признание 
зависимости» (Васильев). В ином качестве окружающий мир жителей Поднебесной не 
интересовал, чему немало удивлялись, например, Марко Поло и отцы-иезуиты, 
основавшие в Китае свои миссии.
Даже внешние завоевания (монголы, маньчжуры) оказались неспособными изменить 
восприятие Поднебесной как центра мироздания. Китайская традиция попросту 
«переваривала» завоевателей, «окитаивала» их и способствовала вдобавок, как 
пишет Л. С. Васильев, «формированию в умах конфуцианских лидеров не только 
убеждения в величии, превосходстве и совершенстве китайской цивилизации, но и 
привычки считать все соседние народы кандидатами в китайцы. Восприятие же этими 
народами отдельных элементов китайской цивилизации лишь подтверждало, в глазах 
конфуцианских лидеров Китая, абсолютную справедливость подобной точки зрения».

Основы величия Рима по Титу Ливию можно сопоставить с теми характеристиками, 
которыми, по Конфуцию, должен обладать совершенный человек цзюньцзы: 
человечность, чувство долга, сыновняя почтительность, уважение к древности,