непосредственного общения с предками, и сфера его действия ограничивалась, по 
существу, кланом чжоуского правителя. Со временем ритуал у чжоусцев все более 
терял связь с его культовым контекстом, и ритуальная коммуникация постепенно 
перемещалась в область внутреннего мира человека, приобретала значение нормы 
нравственной самооценки“. Конфуций воспринимал Ритуал как нечто исконное, 
существующее независимо от человека, как своего рода естественный закон. В 
„Луньюй“ говорится: „Дин-гун спросил: „Каким образом государь использует 
чиновников, а чиновники служат государю?“ Учитель ответил: „Государь использует 
чиновников, следуя Ритуалу, а чиновники служат государю, основываясь на 
преданности““; и еще:
„Учитель сказал: „Когда мы говорим о Ритуале, имеем ли мы в виду лишь 
преподношение яшмы и парчи? Когда мы говорим о музыке, имеем ли мы в виду удары 
в колокола и барабаны?““ Ритуал для Конфуция — система взаимосвязей человека с 
миром, начиная от семьи и заканчивая Небом, система, которую надлежит всемерно 
сохранять и укреплять. В „Луньюй“ сказано: „Использование Ритуала ценно потому, 
что оно приводит людей к согласию. Путь древних правителей был прекрасен. Свои 
большие и малые дела они совершали в соответствии с Ритуалом. Совершать то, что 
нельзя делать, и при этом в интересах согласия стремиться к нему, не прибегая к 
Ритуалу для ограничения этого поступка, — так поступать нельзя“. „Воплощением“ 
же Ритуала как высшей упорядоченности и гармонии служила музыка.

0 музыке как „космогоническом инструменте“ упоминалось еще в архаических мифах 
(вспомним хотя бы боевой барабан из кожи Куя, изготовленный по приказу Хуанди 
для войны с Чию, то есть борьбы порядка с хаосом). Конфуцианцы возвеличили роль 
музыки, тем более что пентатонный ряд китайской музыки
[49]
было логично „увязать“ с древним представлением о пяти первоэлементах, 
сочетание которых рождало гармонию. По „конфуцизированному“ мифу, великий 
предок Хуанди создал музыку, выражавшую всеобщее благоденствие, великий предок 
Яо — музыку, способствовавшую росту всего живого, а великий предок Шунь 
сотворил музыку всеобщего согласия. С точки зрения Ритуала музыка считалась его 
неотъемлемой частью, предназначенной помогать в „исправлении имен“, то есть в 
обуздании стихийности и дикости и в установлении порядка и гармонии. 
„Правильная“, „благородная“ музыка содействовала упорядочению мира (то есть 
миротворению), музыка же „дикая“, „неблагородная“ разрушала мир, и чтобы его 
восстановить, вновь требовалась „правильная“ музыка, которая возрождала Ритуал, 
так замыкался круг вечного возвращения.


Пожалуй, на этом рассказ о „вкладе“ конфуцианства в китайскую мифологию (именно 
в мифологию, поскольку этический и социально-политический аспекты учения 
Конфуция, собственно, и превратившие его в „религию вне религии“, имеют лишь 
косвенное отношение к нашей теме) можно было бы закончить, однако он будет 
неполным, если не остановиться на сугубо конфуцианских культах — культе 
грамотности в целом и классических сочинений в частности и культе самого 
Конфуция.

В 221 году до н. э. правитель царства Цинь, объединивший земли Древнего Китая, 
принял титул Цинь Шихуанди — „первый государь Цинь“. При этом правителе 
произошла крупнейшая катастрофа в истории конфуцианства: придерживавшийся 
взглядов легистов („законников“),
[50]
Цинь Шихуанди приказал закопать заживо 460 виднейших конфуцианцев и сжечь все 
конфуцианские сочинения, а также запретил изучение конфуцианской „ереси“. Тем 
не менее учение уцелело, и в начале эпохи Хань
[51]
(с 206 г. до н. э.) началась работа по восстановлению утраченных сочинений: 
разыскивались случайно сохранившиеся копии, записывались со слов стариков 
заученные ими фрагменты и т. д. В этой работе, к слову, принимали участие и 
знаменитые китайские историки Сыма Цянь, автор „Исторических записок“, и Бань 
Гу, автор истории первой династии Хань „Ханьшу“. Постепенно сложился 
канонический корпус конфуцианских текстов, который приобрел окончательный вид 
уже в эпоху Сун (X–XIII вв.), когда к канону были добавлены — в качестве 
самостоятельных произведений — две главы из трактата „Лицзи“.

Этот корпус текстов в итоге составили 13 текстов, 9 из которых считаются 
важнейшими, их знание обязательно для всякого образованного человека. Они 
входят в состав „Четырехкнижия“ („Сышу“) и „Пятикнижия“ („Уцзин“). К текстам 
„Четырехкнижия“ относятся трактаты „Луньюй“ и „Мэнцзы“, а также две отдельные 
главы из трактата „Лицзи“ — „Дасюэ“ и „Чжунъюн“. К „Пятикнижию“ причисляют 
отредактированные самим Конфуцием „Книгу песен“ („Шицзин“), „Книгу преданий“ 
(Шуцзин»), трактат «Лицзи», историческую хронику «Чуньцю» (вместе с 
комментарием к ней «Цзочжуань»), а также «Книгу перемен» («И-цзин»), причем 
последнюю включили в состав канона лишь в эпоху Хань. Кроме того, к числу 
канонических конфуцианских сочинений принято относить трактаты «Чжоули» и «Или»,
 словарь «Эръя» и «Книгу о сяо» («Сяоцзин»). Со временем все эти сочинения, 
которые активно изучались в ханьскую эпоху, «обросли» многочисленными 
комментариями, причем объем комментариев значительно превышает объем самих 
текстов. Как пишет Л. С. Васильев, «собранные воедино, откомментированные и 
растолкованные, конфуцианские каноны уже с эпохи Хань стали играть в Китае не