поселиться на западе, в месте, называемом Долиной Сумерек, чтобы почтительно 
провожать заходящее солнце и регулировать западные свершения… Повелел Младшему 
Хэ поселиться на севере, в месте Обитель Мрака, чтобы регулировать северные 
изменения… Правитель сказал: „Вы, Си и Хэ, рассчитайте триста и шесть десятков 
и шесть солнц (дней. —
Ред.)
и с помощью вставной луны определите каждый из четырех сезонов и составьте год, 
рассчитайте с почтением все эти работы, и пусть повсюду у народа будут успехи“».


Эта традиция многими учеными признавалась более древней, чем традиция 
«Каталога», в которой Сихэ выступает как женское божество, однако А. Масперо 
убедительно доказал, что версия «Книги преданий» является эвгемерическим 
искажением мифологического сюжета. Благодаря этому искажению образ богини 
солнца трансформировался в образы придворных чиновников-астрономов. По 
замечанию Э. М. Яншиной, «„расчетверив“ божество солнца, систематизаторы 
традиции уничтожили и саму богиню солнца (солнце теперь — лишь одна частица 
мироздания, созданного верховным богом — Небом), и многих других богов, так или 
иначе связанных с солнцем».

К кругу солярных мифов относится о миф о великане Куафу, пытавшемся догнать 
солнце. В передаче «Каталога гор и морей» этот миф выглядит следующим образом: 
«Отец Цветущего (Куафу. —
Ред.)
соревновался в беге с солнцем, почти догнал его, но почувствовал жажду и пошел 
напиться. Пил в Реке (Хуанхэ. —
Ред.)
и в Вэй (приток Хуанхэ. —
Ред.).
Воды в них ему не хватило. Повернул на север, чтобы попить из Большого озера, 
но, не дойдя до него, умер от жажды. По пути он бросил свой посох, который 
превратился в Рощу Плодородия».





Куафу догоняет солнце. Гравюра к «Каталогу гор и морей».



Часть исследователей видит в этом сюжете мотив наказания дерзкого героя, 
посмевшего бросить вызов силам природы (ср. у Юань Кэ: «Великан совершил на 
первый взгляд немного глупое, но удивившее небо и тронувшее землю деяние»).
[33]
Э. М. Яншина, этимологизируя имя великана как Отец Цветущего, трактует его 
образ как образ умирающего и воскресающего бога растительности, подобного 
античным Адонису и Аттису, а мотив погони за солнцем истолковывает как поход 
божества плодородия за солнцем после зимней стужи. Особое значение в 
толкованиях мифа о Куафу придается его посоху, который упоминается и в 
историзированных версиях сюжета. Этот посох, превратившийся после смерти 
великана в плодоносящую рощу, сопоставлялся и с тирсом греческого Диониса, и с 
кадуцеем Гермеса, и с ваджрой индийского Индры — широкоизвестными символами 
плодородия.


Существуют два рассказа о смерти Куафу; по первому, он погибает от жажды, по 
второму — его как приспешника мятежника Чию убивает дракон Инлун. Оба варианта 
смерти Куафу трактуются как подтверждения его статуса божества плодородия. 
«Засуха и наводнения, часто связанные с летними дождями, были основными 
стихийными бедствиями в бассейне Хуанхэ. Это могло выразиться в образной форме 
— в мотиве смерти бога плодородия от жажды (= засухи, пересыхания рек) или от 
божества дождя
[34]
(= обильные наводнения от дождей)… Миф об Отце Цветущего, дерзнувшем 
состязаться с солнцем, являлся, по-видимому, развитием более древнего мотива 
добывания (= возвращения) солнца божеством плодородия. Впоследствии древняя 
основа мифа могла быть забыта, и он наполнился новым содержанием» (Яншина).


Что касается лунарных мифов, здесь мы снова встречаемся с представлением о 
множественности светил. В «Каталоге гор и морей» говорится о двенадцати лунах, 
рожденных Чанси, супругой бога Дицзюня. Вполне вероятно, что в архаическом 
варианте мифа число лун равнялось количеству ночей, как и число солнц — 
количеству дней, то есть новая луна рождалась каждую ночь. Известны зооморфные 
олицетворения луны — жаба и заяц. По позднему мифу, в лягушку (жабу) 
превратилась богиня луны Чанъэ (Чанси, Шенъэ), похитившая снадобье бессмертия, 
а образ Лунного зайца, толкущего в ступе на луне снадобье бессмертия, не 
утратил популярности до наших дней.
[35]