Деву хочу я Хурритянку, дочь, рожденную первой.
Прелесть её от Анат, неземная краса от Астарты,
Очи её — словно чаши из алебастра,
И ожерелье на шее из ляпис-лазури.
О её красоте мне поведал Илу владыка.
И возвратившись, предстали послы пред Пабелли.
Был сокрушен царь Удумми ответом Карату,
И он снова к Карату послов отправляет.
Слово царя Карату послы передали.
— Как я отдам тебе дочь, какую ты просишь,
Если к голодному руку она простирает,
Жаждущим чашу с водой родниковой подносит?
Ты её заберешь, а они устремятся за нею.
Будет стенать и рыдать осиротевшее царство
Так, как корова во хлеве ревет, потерявши теленка.
Эти слова не смягчили жестокого сердца Карату
Вновь потребовал он для себя Хурритянку-деву.
Отдал в жены её несчастный Пабелли,
И стенала страна его, словно корова ревела
В хлеве своем опустевшем об уведенном теленке.
И привел победитель царевну в чертоги златые,
На подворье доставил он молодую супругу.
И на свадьбу к нему все собираются боги
Прибыл Илу-отец, и могучий Баал, и Йариху,
И к отцу всех богов Баал обратился со словом:
— Дай, отец мой, благословенье и силы Карату.
Поднял Илу, отец всех живущих, кубок десницей,
Слово он молвил, которое трижды желанно:
— Вот, Карату, жену ты в свои доставил чертоги,
Девой юной привел к себе на подворье,
И родит она семерых сыновей тебе славных,
А после них ещё и восьмого добавит.
Грудь свою Анат им сосать предложит,
Асират молоком их своим напоит,
Возвеличен ты будешь среди рапаитов,
Вознесен в собрании знати Дитаму.
А потом восьмерых дочерей ты получишь,
И они среди всех рапаитов тебя возвеличат.
Слово свое завершая, кубок бог допивает.
И не спеша по жилищам своим расходятся боги.
Только они исчезли, только скрылись из виду,
Деву царь призывает на свое высокое ложе.
Что ни год, сыновья у Карату обильно рождались,
Зачинала и вновь рожала Хурритянка-дева.
И вознесен был Карату средь мужей рапаитских.
Между тем Асират свое сердце наполнила гневом,
Вспомнив обет Карату, она возвысила голос:
— Слово нарушил Карату, больше нет ему веры.
Хворь, от какой нет спасенья, она на царя напустила.
Месяц болен Карату, два месяца он в постели,
Третий месяц более, а на четвертый месяц
Страшась приближения Мута, зовет он Хурритянку-деву:
— Слушай, жена! Теленка зарежь пожирнее [12],
Кувшины с вином откупорь [13] и призови на застолье,
Оруженосцев мне верных, сколько б их ни было дюжин.
И появились все разом и жирного ели теленка,
Сладким вином запивали, молили богов о Карату,
Их ублажали дарами, и слезы они проливали,
Сердцем своим сокрушаясь, и в горе пальцы ломали.
Но не были приняты жертвы, мольбы не услышали боги.
И вновь Хурритянка-дева дружину в дом призывает,
И вновь она поит и кормит верных оруженосцев.
И над своим господином рыдают они, как над мертвым:
— Горе нам без Карату. Уйдет он в страну Заката,
Жену он свою покинет, оставит свою дружину,
Оруженосцев оставит он на юнца Йаццибу!
Но не были приняты жертвы, мольбы не услышали боги.
Толда Хурритянка магов к себе на пир приглашает:
— Ешьте и пейте, о маги! Свое покажите искусство,
Чтобы справиться с хворью, какая царя одолела.
Пили и насыщались маги в покоях Карату,
Стрелы метали в воздух [14], словно быки, ревели.
Но было все понапрасну. Хворь искусства сильнее.
Во сне о болезни Карату принесло сновиденье
Сыну его Илихау. Так возвестил ему голос:
— Хворь на отца напустили, страдает он тяжкой болезнью.
К Илу явись с мольбою, может быть, он услышит,
Жертвой насытишь владыку, может быть, он поможет.
И зарыдал Илихау, заскрежетал он зубами.
— Неужто ты нас покинешь? Тебя мы считали вечным,