постепенно покрывались белыми хлопьями. Картины воспоминаний, связанные с отцом,
 проходили перед ее глазами.
Когда ее окликнул Тобиас, она как раз почувствовала, что ее начинает трясти от 
холода и руки уже окоченели.
– Пойдемте в дом, мисс Кэт. – Разведчик говорил с ней как старший брат. – Я 
приду вечером к вам. Вы должны нам помочь.
– Хорошо, Тобиас.
Кэт вернулась в свою комнатку. Здесь умер отец. Она взялась за шитье. Надо было 
подправить и то и другое, если она собиралась в ближайшее время оставить форт.
Когда шитье утомило, она отложила работу. На какое-то время вернулась к мыслям 
об отце, потом достала хорошо запрятанное письмо. Почерк был неровный, но 
разборчивый. Это было письмо вольного всадника Адамса. Он обещал помочь ей, как 
только она оставит форт. Обещал еще сообщить о себе.
Письмо было написано несколько месяцев тому назад. Тобиас тайно доставил его. 
Помнит ли еще Адамс о Кэт?
Девушка снова принялась за работу. День казался ей нескончаемым, ведь она ждала.
 В наступающих сумерках мелькали снежинки, падающие с затянутого тучами неба. 
Она слышала, как солдаты пошли получать ужин. Девушка не зажигала лампы. Стало 
темно. Наконец дверь отворилась и бесшумно вошел разведчик. Он прижался к стене 
подальше от окна. Кэт закрыла занавеску.
– Что сказал Уотсон о дакоте? – спросил Тобиас. – Вы должны были это слышать. 
Крышка люка была открыта. Вы уже сидели в комнате коменданта, когда Уотсон и 
Роуч были в подвале…
– Тебе незачем мне это доказывать, Тобиас. Я и так скажу тебе, что слышала. 
Зачем мне это от тебя скрывать? Если Токей Ито останется скованным в подвале, 
через несколько дней он умрет. Они решили давать ему теперь понемногу пить.
– Есть приказ об освобождении. Моррис, художник, за это боролся. Он знал Токей 
Ито еще мальчиком. Роуч решил запросить подтверждение, чтобы выиграть время. Я 
курьер, и я знаю белых людей. Приказ есть приказ, и письменный приказ они 
никогда уже не отменят. Они подтвердят освобождение.
– Но Токей Ито уже умрет.
– Индеец умирает, если он хочет умереть. Кэт, вы должны сказать Токей Ито, что 
приказ о его освобождении уже получен. Тогда вождь будет хотеть жить.
– Это должна ему сказать я?
– Да, вы! У вас есть второй ключ от комнаты коменданта. Вы должны были найти 
его в вещах вашего отца.
– Да, действительно. Я могу его дать тебе.
– Нет. Мне надо ехать с письмом Роуча на Рэндол. Я уже много времени потерял, 
чтобы говорить с вами. Вы идите ночью в комнату коменданта и спуститесь в 
подвал. Если вы кого-нибудь повстречаете, то скажите, что дух вашего отца 
позвал вас и велел следовать за ним. Никто не накажет вас за то, что вы сбились 
с пути. Вас пошлют прочь, вот и все.
– Тобиас! Роуч спит в своей комнате над подвалом, а в комнате коменданта каждую 
ночь стоит человек на посту!
– Но не сегодня. Я дал парню понять, чтобы он сегодня ночью держался подальше, 
потому что так желает Роуч, который хочет вас принять у себя, пока вы еще не 
уехали.
– Тобиас! Ты сошел с ума!
Разведчик не мог знать, что переживает Кэт, не мог в темноте видеть ее лица.
– Я решилась, – сказала она наконец. – Мой отец пожелал бы, чтобы я это сделала.

– Хорошо.
Тобиас все не уходил. Он извлек письмо и подал его Кэт.
– Адамс ждет, когда вы оставите форт, – сказал он. – Он хочет взять вас в жены. 
Адамс – честный человек. Верьте ему. Вы же знаете, он всегда был за вашего отца.

– Это ты верно говоришь, Тобиас. – Кэт вздохнула. – Ты еще увидишь Адамса?
– Я могу передать ему ваш ответ.
Когда Роуч и фельдшер закрыли крышку люка, узник пошевелился. Он оставил место, 
на котором стоял, и снова подошел к стене. Его цепи звенели. Он терпеть не мог 
лежать в грязи на полу подвала и прислонился к стене.
Снаружи завывал ветер. Иногда что-то посверкивало в сумраке: отдельные 
заблудившиеся снежинки медленно залетали через окошко. Узник следил за ними 
пока они не таяли на полу.
Он был изможден, но сон не шел к нему. В полудреме он предался своим 
размышлениям, впадая временами в лихорадочный бред. Он думал о своей палатке, о 
матери, о сестре. Думал о своем мустанге, о просторе прерий. Он вспоминал 
боевых друзей, которых не надеялся больше увидеть. Узник слышал, что его народ 
потерпел поражение, изгнан из родных мест; это ему со злорадством живописал 
охранник. Слышал узник, что и сам он болен и дни его сочтены. Уже несколько 
дней, как он перестал принимать пищу, ведь руки и ноги под тяжестью оков все 
равно почти перестали ему повиноваться, ему и в голову не пришло попросить воды,
 в которой ему теперь тоже было отказано, и узник понял, что уже не изображает 
равнодушие, а и на самом деле стал ко всему равнодушен. Однако когда появились 
Роуч с фельдшером, оказалось, что не все еще умерло в нем. Будь у него 
возможность, он тут же убил бы Роуча. Нет, индеец не был все-таки настолько 
сломлен, чтобы спокойно переносить голос и присутствие кэптена Роуча.
Наступила ночь. Дакота перестал слышать шаги и скрип внутренней двери – эти 
звуки были ему хорошо известны, – значит, Роуч улегся в постель. Послышался 
храп. Узник сдерживал кашель, старался получше прислушаться. Дело в том, что