Боб ничего не ответил. Генри в его глазах был слишком мелкой рыбешкой.
– Здесь у форта затевают резервацию для дакотов. Это будет восточный угол, – 
сказал он.
– Больше ты ничего не узнал? – спросил индеец.
– Как же, узнал. Резерваций будет несколько, и племя дакотов должно быть 
разделено. У форта Робинсон они строят бараки агентуры. Там поселятся люди, 
которые будут командовать воинами-дакотами. Они все уже тут собрались. Майор 
Джонс уходит на пенсию и будет агентом резервации. Но он не хочет доживать век 
свой в глуши и возьмет себе заместителя. Джонни Толстый, плешивый букмекер, 
собирается открыть при агентуре гостиницу. Беззубый Бен подумывает о том, чтобы 
форт на Найобрэре снова превратить в факторию, конечно когда он перестанет нас 
опасаться! Границы резервации все еще не определены.
– Границы существуют только на карте, а не в прерии. Нас господа не принимают в 
расчет. Если бы только явились восемьдесят воинов, о которых я просил нашего 
верховного вождя, я бы разворотил весь форт Рэндол, пока играли в хоккей.
– Ты бы это сделал. Но восьмидесяти воинов не было, и тебе удалось только 
сунуть нос в кое-какие бумаги да прихватить сигару. А форт Рэндол остался 
существовать. Брат мой, ты знаешь, я боюсь, что дакоты совершают большую ошибку.
 Они до сих пор охотятся на бизонов. Бизонов становится меньше и меньше. А 
дакоты так и не научились разводить скот.
– А как с твоим коневодством, Чапа – Курчавый?
– Тебе это известно. Два жеребенка у меня околели.
– Чапа, этим летом нам надо посерьезнее подумать о домашних бизонах.
– Этим летом нам придется думать об оружии, я вижу к тому идет. А вот что мы 
будем делать потом?
– В резервации? – гневно спросил индеец.
– В резервациях, которые нам выделяет Большой Отец, мы не сможем жить как 
фермеры. Они слишком малы и слишком много в них негодной земли. Но мы не можем 
и вечно охотиться на бизонов. За два последние лета бизонов стало вдвое меньше.
– Ну что же? – не отставал Курчавый.
– Мы должны оставаться свободными и чему-то учиться. Только свободный человек 
хорошо учится. Я заслужил теперь у наших людей достаточный авторитет и буду 
говорить с ними о тебе и о твоих палатках, как только окончится большая борьба.
Курчавый положил руки на плечи своего товарища.
– Хорошо, ты сказал правильно. Я был сыном раба. Отец убежал со мной к вам. Я 
не хочу снова стать рабом вместе с вами.
– Тебе никто не мешает уйти, куда тебе нравится.
– Брат мой, ты можешь сказать это и самому себе. Ты десять лет и зим жил вдали 
от племени. Только два лета как ты вернулся, чтобы разделить с нами тяжесть 
борьбы и нелегкий конец нашего пути пройти с нами вместе. Ты думаешь, я уйду от 
вас и все забуду? Если бы я и хотел это сделать, я все равно не смогу. Моя 
жизнь – это наши палатки, наши женщины, дети, моя жизнь – это мои товарищи. И 
мои товарищи мне дороже, чем моя жизнь! – Чапа – Курчавый произнес все это 
очень тихо, взгляд его был устремлен на дощатую переборку конюшни, и ничто не 
выдавало его чувств.
На следующее утро Генри-Генри сидел у себя в комнате и перебирал содержимое 
бумажника. Да куда же запропастился этот ниггер? Ага, стук копыт! Значит, 
все-таки у парня заговорила совесть и он ведет ему лошадь.
Молодой инженер, он же – курьер и газетный корреспондент, выбрался наружу и 
взгромоздился на коня. Быстрой рысью он поскакал через двор. Ворота раскрылись 
перед ним. Завывал северный ветер, но солнце светило ярко, и небо над холмистой 
прерией было голубым. Генри миновал ворота. От столба отделилась высокая фигура 
в хлопчатобумажной рубашке, бархатных штанах в пончо. Черные, расчесанные на 
пробор волосы были заплетены в косы, черты худого лица искажены черно-белой 
раскраской.
Жестом, похожим на жест Роуча, Генри плеткой указал скороходам, что их место 
впереди. Он пустил кона в галоп и, несмотря на свое состояние, испытывал 
безумную радость, что и скороходам придется бежать так же быстро. Однако 
казалось, им это не стоило никаких усилий. Генри же в седле выматывался, 
пожалуй, больше, чем они.
Около полудня ландшафт изменился. Трава стала чахлой, под копытами запылил 
песок. Форт Рэндол давно исчез из поля зрения. Генри сделал остановку и поел. 
Скороходы безмолвно ждали.
И остальной день прошел в дороге. Они пересекали песчаные гребни, поросшие 
высокой травой долины. Когда стало смеркаться, индеец и негр вывели Генри на 
берег Найобрэры и предложили сделать привал. Тот согласился.
– Разведи костер! – приказал он Джеку.
Человек в пончо уселся против белого:
– Мы не разведем костра.
– Вздумал дерзить мне! Тон, как когда-то у Гарри! Но эти времена для вас, 
индсменов, миновали. Собирай дрова и разводи костер. За что только тебе платят?
Тихо шумела река, посвистывал ветер. Генри стукнул рукояткой плетки по земле:
– Ну, скоро ты?!
– Нет.
Вскипающая ярость побуждала Генри хлестнуть индейца плеткой. Но был он в глуши, 
наступала ночь, а у индейца был револьвер. «Лучше бы приказать разжечь костер 
Бобби Курчавому», – подумал Генри; однако зло брало его, и не мог он идти на 
поводу у этого дерзкого индейца, и отступить он уже не мог. Но он мог еще 
сделать шаг в сторону.
– Грязный краснокожий! Соскреби эту краску со своей рожи!