удалось вырваться из лагеря Медведя-на-задних-лапах, куда он имел смелость и 
дерзость проникнуть…»


– Нетти, голубушка, что с вами? Вам дурно? – спросила миссис Пейтон, схватив за 
руку больную, которая вскрикнула и побелела как полотно.
– Нет… это ничего… читайте… это от радости, – ответила она, жестом и голосом 
умоляя миссис Сент-Ор продолжать чтение.


«…Мы воспользовались счастливым случаем, не дождавшись колонны, обещанной нам 
из Ларами. Сиуксы разбиты. Наши потери – тридцать восемь человек, в том числе 
двое офицеров: поручик Грогам и подпоручик Гевит. Пейтон жив и здоров; 
Армстронг ранен стрелою в руку. Будем в форте примерно 18-го, если продержится 
хорошая погода.



В. Ст.-Ор».


– 18-го, а у нас сегодня 15-ое, значит, через три дня! – радостно сказала 
миссис Пейтон.
– Он ранен, – шептала дрожащим голосом Нетти Дашвуд, – и может быть…
– Да нет же, упрямица, ведь вам говорят, он ранен только в руку.
Вдруг миссис Пейтон вскрикнула:
– У Брауна тоже письмо!.. Посмотрите, Эльси! В самом деле, и у другой борзой к 
ошейнику оказалась привязанной сложенная бумажка. Ее отвязали, развернули и 
прочитали:

«Мисс Нетти Дашвуд в форте Лукут».


– Пожалуйста, прочитайте; я не в состоянии разобрать ни одной буквы.
Это была записка в десять строк:


«Юноша вел себя героем. Рана легкая и неопасная. Я считал себя, может быть 
напрасно, обязанным хранить вашу тайну и должен признаться, что бедный малый и 
не подозревает своего счастья. Он продолжает думать, что ваша кузина Жюльета и 
теперь, как и прежде, для него все. Если бы я мог говорить, его сердце узнало 
бы настоящий путь к счастью. Но я обещал вам молчать, и если он еще не 
догадывается, то вина в том, право, ваша, а не его. Тем не менее я в смущении, 
как это сердце его само собою не обратится к вам. Право, нельзя ли ему помочь в 
этом?



Джим Сент-Ор».


Дамы принялись болтать о полученных новостях и перечитывать письмо коменданта; 
отдавшись всецело радости по поводу того, что их мужья живы и здоровы и скоро 
возвратятся в форт, они не вдруг заметили быструю перемену, происшедшую в Нетти 
Дашвуд.
Маленькая больная поднялась; на щеках заиграл румянец, глаза как-то особенно 
блестели.
Как только миссис Пейтон ушла, Нетти подошла к госпоже Сент-Ор, обняла ее и 
твердо проговорила:
– Взвесив все обстоятельства, я пришла к выводу, что мой долг – немедленно 
покинуть форт.
Молодая женщина глядела на нее с изумлением.
– Покинуть форт, моя крошка!.. В таком состоянии! Да и зачем это, скажите ради 
Бога?
– Так надо. Я не должна быть здесь, когда они возвратятся, – произнесла она, 
пряча свое пылающее лицо на груди миссис Сент-Ор.
– Да это безумие!.. Вы не должны даже и говорить об этом, Нетти.
– Нет, это необходимо, – сказала она решительно, – и если вы меня любите, вы 
должны помочь мне уехать не откладывая. С одной стороны, я не желаю возбуждать 
в ком бы то ни было сострадания; с другой стороны, я ничего не сделаю сама и не 
потерплю, чтобы другие сделали что-либо, на что Жюльета могла бы обидеться.
– Жюльета! – вскричала миссис Сент-Ор. – Так вы хотите себя принести в жертву 
Жюльете? Ах, дитя, дитя! Вы сильно заблуждаетесь, если предполагаете, что 
Жюльета могла серьезно думать о подпоручике Армстронге!
– Все равно, она не думает… но он, он до сих пор о ней думает.
Миссис Сент-Ор мысленно упрекала Джима за то, что он не догадался открыть 
истину Франку; но она сознавала, что оспаривать решение Нетти было излишне.
– А я-то готовила себе праздник, хотела удержать вас до Рождества и затем 
проводить в Нью-Йорк. Значит, вы хотите уехать одна?
Нетти утвердительно кивнула.